Андрей Владимирович Кивинов
Попутчики


Улицы разбитых фонарей Ц 3


Андрей Кивинов
Попутчики

"Мама, мы все тяжело больны.
Мама, я знаю, мы все сошли с ума…"
Виктор Цой

ПРОЛОГ

Боль. Нестерпимая боль. Такое уже было однажды, когда он тонул.
Солнце в глаза и бесконечное море. Тоща боль была в мыслях, потому что ему показалось, что всё, это конец, конец всему. Сейчас снова солнце в глаза, но нет моря, а боль охватила всё тело, голову, руки. И мысли. И снова, как тогда, хотелось закрыть глаза и проснуться. Закричать: «Нет! Это всё не со мной! Я же сплю! Сейчас проснусь и ничего этого не будет! Нет, я не хочу! Почему я?! За что? Почему солнце темнеет? Затмение? Ночь? Как же это всё получилось? Люди, сделайте же что-нибудь! Помогите! Игорёк, Аннушка, где вы? Почему туман? Я не хочу туда! Нет! Вспышка… Не в глазах, в висках! Боже, какая боль… Я улетаю, где я, где руки, где всё? Я хочу проснуться, хочу! Помогите! Умоляю, умоляю…»
Через секунду хрипы стихли.
– Готов, – произнёс один, ослабляя удавку на шее водителя. – Давай на заднее сидение, живо! Ключ из руки забери. Да не сажай ты его, брось!
Прыгай быстрее, я завожу.
– Куда? Там пост ГАИ, давай в объезд!
– Ерунда, проскочим. Накрой его чем-нибудь. У меня в сумке бутылка, влей ему на всякий случай. Да не трясись. Всё нормалёк.
– Не трясусь я, сам орёшь со страху.
– Всё, засохни.
Машина вырулила на областную трассу и понеслась прочь от города.
Близился теплый ленинградский вечер.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I

Рабочий день уже почти закончился. Оперсостав 85-го отделения милиции заперся в кабинете инспектора Кивинова и травил байки из собственной практики.
– Это, конечно, круто, но у меня получше хохма была. Шнифта помните, ну, Соколова? – обратился к остальным молодой оперативник Петров.
– Так он жёнку свою попугать решил, жутко ревнивая она у него была. Достал верёвочку, в сортире к трубе привязал, а сам на унитаз и давай висельника изображать. А квартира-то коммунальная, первым сосед домой вернулся. Зашёл по малой нужде, а там Шнифт в петле качается. Сосед, конечно, «скорую», милицию, а потом снова к Шнифту и давай по карманам бегать. Деньги выгреб, ещё там что-то. Потом часы стал сдирать. Ну, тут Шнифт не выдержал, возмутился. «Совесть поимей, – говорит, – часы-то Ленка подарила, убьёт ведь, скажет – пропил». Сосед варежку раскрыл да на пол в гальюне и рухнул. Соколов из петли вылез, мужика откачивать начал. Тут «скорая» как раз, соседу укол сделали и с собой увезли. «Повезло, говорят Шнифту, – что вы дома оказались, ещё б немного и задохнулся бы. Не знаете, зачем в петлю-то он полез?»
Сидящие в кабинете дружно загоготали. Кивинов поднялся с дивана и открыл окно.
– Ну и жарища – начало июня, а печёт, как в Африке, хоть бы дождь прошёл, что ли.
– Это точно. У меня уже полчаса кабинет от потерпевших проветривается, согласился опер Дукалис. – Сейчас бы на озерко закатиться, покупаться, шашлычков пожрать.
– А заодно и девочек с шампанским. Если уж мечтать, так ни в чём себе не отказывать.
– Сейчас нам Соловец устроит шашлычки с девочками. Он с очередного разгона в Главке вот-вот вернуться должен.
Как бы в подтверждение сказанного дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник начальник уголовного розыска Соловец.
– Что расселись? – недовольно произнёс он. – Заняться нечем? Ещё час работать, а ну по местам! Андрей Васильевич, зайди ко мне.
Кивинов переглянулся с Дукалисом – «Что я говорил?»
– Слушай, – сказал Соловец, когда Кивинов сел перед ним, – сегодня мне опер из детской тюрьмы звонил, с Лебедева. Ты, кажется, Васильевым занимался?
– Было дело, мой клиент. Он за стёкла лобовые арестован.
– Да, да, я помню. Он следователя требует, что-то там рассказать хочет, может, ещё эпизоды. Он сначала сюда позвонил, но вот следователю лишние эпизоды не нужны, а нам бы сейчас очень не помешали. Поэтому завтра едь на Лебедева, побеседуй с Васильевым, тем более, что это твой знакомый. Можешь прямо из дома.
– Ладно, мне не жалко. Его вообще-то зря закрыли, могли бы на подписке оставить, он хоть и вор, да какой-то безобидный.
– Давай, отзвонись мне оттуда.

***

«Решётки, решёточки, тёмные ночи, я люблю вас, решёточки, очень…» насвистывал Кивинов, шагая длинными коридорами детской тюрьмы. Каждый шаг отдавался звоном – пол был покрыт тонкими металлическими пластинами на случай побега какого-нибудь узника.
Стенки, двери, камеры, контролёры. Оружие есть? Нет. Разрешение?
Кто у вас? Васильев? Подождите. Жду.
Кивинов остался в следственном кабинете. За окном маленький дворик с елями, пара лозунгов на кумаче. За стеной – перестук пинг-понга возможно, единственного официально разрешённого развлечения для малолеток, не считая газет. Лязгнул замок, контролёр ввёл паренька лет пятнадцати.
– Привет, Юра, – поздоровался Кивинов. – Садись.
– Я и так сижу.
– Ты пока не сидишь, а находишься под следствием. Сядешь после суда.
– А может, условно?
– Может, но скорее всего, сядешь. Из тюрьмы в девяноста процентах – путь на зону, и лишь в десяти – всякие там условности и прочее. Я тебе сразу об этом говорю, чтоб ты не мучался. Как говорят японцы, самая страшная пытка надеждой. Поверь, если ты на лучшее надеешься, а получишь срок – это сломать может. А так перетерпишь.
– Да я и так уже сломанный.
– Это только кажется. Но давай по существу, я ведь не успокаивать приехал, а по твоей просьбе, и времени у меня мало.
1 2 3 4 5