Ну, наверное, есть, главное – удачно встретиться с ними. Неужели я удачно встретился? Ну да, раз я иду к выходу, раз за спиной нет сержанта с дубинкой. Даже синяк ноет какой-то приятной, сладостной болью. Значит, мне повезло, и я готов прыгать на стены, целовать гипсовый бюст Дзержинского и орать во всю глотку. Собрать какие-то бумажки – и все. Тьфу! Да я их за пару дней соберу! Главное, мне поверили, что я действительно случайно, что я действительно не конченный, что я не Никто.
А Сопле я “умывальник” начищу. Подставил так, вонючка. В падлу подставил. Сучок.
И все, после – никакого криминала. Ни в жисть. Первый урок – в прок. Для кого ночь на нарах, что в баньку сходить, а для меня – на пару лет постарел. Или поумнел. Интересно, матери позвонили? Нет, наверное, раз Анатолий Игоревич спрашивал.
На улице весна. Запоздалая, но весна. Солнышко, птички, травка. “Травка”, тьфу, будь она неладна. А, черт с ней, проехали. Так, что тут для начала? Характеристики? Сейчас.
Я достаю из кармана аккуратно свернутый листик и, развернув, гляжу на него.
Последующую минуту я стою в позе памятника Пушкина у Русского музея. При этом еще открыв рот.
Очнулся я от того, что на мою протянутую руку сел голубь и сходил по большому. Перепутала что-то птичка. Я стряхнул помет, матюкнул-ся, снова потряс головой и еще раз взглянул на бумажку.
На блестящем глянце рукой профессионала Анатолия Игоревича Небранского большими буквами были выведены всего два слова, четкие и ясные, исключающие какую-либо неправильную трактовку:
“СТО БАКСОВ”.
Куплет второй
Окна нашей уютной квартирки, расположенной на первом этаже, выходят во двор-колодец. Поэтому я, лежа на диване, даже при слегка открытой форточке улавливаю своими локаторами любые шумы, произведенные человечеством во дворике. Особенно те, что создаются прямо под тобой томными вечерами…
– Смотри, любимый, какие звезды…
– Да, любимая, они светят нам. Потому что мы вместе.
– А ты правда любишь меня? Лобызания с причмокиваниями. Любит.
– Ой, милый, кажется, дождь пошел. Ты чувствуешь?
– Да, любимая. Говорят, дождь к счастью… Я встаю и закрываю форточку. Не знаю, как насчет счастья, но то, что дядя Сева с третьего этажа опять нажрался, это точно. Наблюдается за ним определенная странность – надерется и бегом к окну, по малой нужде. Прямо на прохожих. А бывает, и песни при этом орет. “Ля-ля-фа” – любимая. Сегодня что-то не слышно. Слова забыл, наверное. Лишь бы не вывалился на головы влюбленным. “По утру там нашли три трупа…” Ля-ля-фа.
С момента счастливого освобождения я чувствовал себя, как та парочка под окном. В смысле: “Ой, на нас, кажется, пописали, любимый…”.
Как было уже подмечено, выйдя из ментовки, я минуту стоял под утренним солнышком и вертел врученную мне бумаженцию, надеясь найти следы характеристики, запросов или чего-нибудь еще. Не нашел.
Первым естественным порывом было вернуться назад и уточнить, не перепутал ли Анатолий Игоревич бумажку. Но сцена вручения памятки резко восстановилась в мозгу, и желание возвращаться так же резко отпало. Профессионалы не ошибаются. Это только Штирлиц может на каких-то там чемоданах пальчики оставить, чтобы потом потеть, “потолок” ломая, как бы отовраться. Ну, так это Штирлиц, потому про него народ анекдоты и слагает. Про Анатолия Игоревича народ пока ничего не сложил. И пальчиков его на этой записочке нет. А может, и есть. И что с того? Что там написано? “Сто баксов”. И все. И только я, Коля Томин, знаю тайну написанного. Только я должен понять: хочешь гулять на свежем воздухе – тащи то, что написано. В течение десяти дней. А другой ничего не поймет. Ну, сто баксов, ну, красивый почерк. Уверенный и твердый. Как стена.
Поэтому второе мое желание – бежать и искать правду – отпало почти так же быстро, как и первое. Полуавтоматически. “Чего-чего? Взятку просит? Следователь из РУВД? А ты сам-то что за прыщ? Коля по кличке «Том», задержанный за хранение наркотиков? Наркомафия то есть? И твой наркоманский язык поворачивается что-то там лепетать? Оговаривать честных и неподкупных сотрудников? А ну, пошел отсюда, если не хочешь снова в камеру! Да с тебя рваной «тонны» не получишь, взятка, видишь ли… И бумажку свою не забудь, наркоман проклятый. Засунь ее себе сам знаешь куда…”
Поэтому я грустно ползу в сторону своего двора-колодца, на ходу разрывая на кусочки следовательскую заботу и рассуждая о винтиках, гайках и фатальном невезении.
Забыть текст я не смогу при всем своем желании. Уж очень круглая сумма. Жалко, я не страдаю провалами… Лучше бы забыть.
Да, Анатолий Игоревич…
“А что мама, работает?”
Работает. “Очень прекрасно, значит, работает”. Тьфу, козел плешивый!
Мать, конечно, заработает. Месяца за три. Вместе с квартирными, то есть теми, что за сдачу одной комнаты получает. У нас двухкомнатка. Нам пока одной комнаты хватает, а вторую мать сдает приезжим. Хотя, на самом деле, с жилплощадью туго, я все ж не пацан пятилетний, свою жизнь уже имею. Но денег, этих противных денег тоже недостает, поэтому у нас временная коммуналка. Сдаваемая площадь не ахти какая великая, почти без мебели, почти без удобств, но зато и недорогая. Многих вполне устраивает такой вариант.
Мать не афиширует этот квартирный бизнес, хотя соседи, конечно, в курсе. Но соседи у нас хорошие, многих я знаю с рождения, и никто не побежит стучать в соответствующие органы из зависти или по случаю сволочного характера. Мать в доме любят, меня жалеют. Безотцовщина. Отсутствие мужской направляющей руки. Что по мне, то лучше отсутствие, чем присутствие. На фиг мне такая рука, которая, подержав стакан, хватается за все, что рядом лежит, и вместе с остальным организмом начинает гонять нас с матерью по квартире.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4