– Слушай, давай начистоту. Ты это всё не сочинил?
– Нет, нет, что вы! Вы про них кого угодно на Ветеранов спросите. Они скоро приехать должны.
– Ладно, Юра. С руководством я поговорю, чтобы тебя перевели, но не знаю, будет ли толк. Если сразу себя правильно не поставил – всё, труба. В тюрьмах такие телефоны – лучше «Панасоника» будут. Ты ещё до камеры не дойдёшь, а там всё про тебя знать будут – кто такой и что из себя представляет. Письмо матери напишешь? Я передам.
– Не буду. Сука, ни одной передачки нет, всё пропивает. Что я ей напишу?
– Как хочешь. В таком случае пока. Ни пуха тебе.
– До свиданья. Не забудьте попросить насчёт камеры. Когда Васильева увели, Кивинов заглянул в оперчасть.
– Мужики, Васильева можно пересадить? Говорит, обижают шибко.
– Ты что? Камеры и так переполнены, по двенадцать человек сидит, спят по очереди. Тут не до переводов. А Васильев у нас находится в 37-й, если я не ошибаюсь… Точно. Так это самая спокойная, пускай спасибо скажет, что в другую не попал.
Кивинов вышел. «Неудобно с Васильевым получилось. Всё-таки жаль его, хоть ничего толкового он и не рассказал».

ГЛАВА 2

Вернувшись в отделение, Кивинов зашёл к Соловцу. У того сидел молодой парень южной национальности.
– Привет, Андрей Васильевич. Познакомься – наш новый сотрудник – Каразия Эдуард Александрович.
– Можно просто Эдик, – произнёс парень, протягивая руку.
– Откуда? – поинтересовался Кивинов.
– Из Гагр, но в Питере уже пять лет, институт здесь закончил, потом на посту в Выборгском стоял.
– Он пока у Дукалиса в кабинете посидит, потом место найдём.
– Наше отделение становится интернациональным – есть латыш, украинец, теперь вот абхазец. Менты всех стран – объединяйтесь.
– Что в тюрьме? Толковое есть?
– А, – махнул рукой Кивинов, – сказок понарассказывал и ничего конкретного. Только время зря потерял.
– Бывает. Зайди в дежурку, материалы получи, вчера насыпались.
Кивинов вышел и направился к дежурному. Жара на улице сказывалась на атмосфере в помещении. Дежурный, расстегнув рубашку, сидел за пультом и обмахивался газетой. Сапоги стояли рядом, наверно, в качестве освежителя воздуха.
Помдеж курил у окна, пуская дым колечками. Сейчас было самое спокойное время суток, когда дежурная часть могла немного расслабиться. Обычно в это время из-за дверей дежурки доносилось постукивание игральных костей или удары фишек домино, но сегодня, вероятно, из-за жары никто не играл. Мозги плавились. Но через два часа всё изменится. Помещение наполнится гомоном доставленных постовыми пьяниц, БОМЖей и хулиганов, стенаниями потерпевших, плачем потерявшихся детей и прочими, ни с чем не сравнимыми звуками, возникающими только в милицейских дежурных частях. В такое время Кивинову нравилось бывать здесь по двум причинам: и с чисто профессиональной точки зрения в общем шуме ухо оперативника могло уловить информацию, не слышимую другими – и из любопытства посмотреть на праздник человеческих страстей.
Порой тут в течение получаса разыгрывались и комедии, и драмы, созданные невидимым режиссёром, возникали курьёзные и нелепые комбинации, проявлялись и самые низкие пороки людей, и подлинное благородство. Ситуация менялась иногда в течение какой-то минуты, но никогда не выходила за рамки, удерживаемая крепкими руками дежурного. Поэтому эта фигура была уважаема в отделении и по авторитету занимала, пожалуй, второе место после начальника.
Конечно, если дежурный сам по себе был фигурой, а не тонущим в океане моряком, хватающимся в панике за всё что угодно, лишь бы удержаться на плаву, Кивинов зашёл в помещение дежурки. Над камерой висело световое табло, принесённое кем-то со станции метро и возвещающее, что «Посадки нет». Вот только после буквы «О» краской была вписана ещё одна буква «Д», в результате чего получилось «Подсадки нет». Когда в камере кто-то сидел, табло загоралось.
Также на стекле «аквариума» была выведена приятная глазу фраза «Кабинет психологической разгрузки», а внутри, на специальной полочке, лежала церковная и юридическая литература. Главное забота о человеке. Обидно только было, что человеки, попадавшие в «аквариум», этого не понимали, и поэтому юридическая литература вся шла на самокрутки, а церковная – на туалетную бумагу.
Взяв книгу происшествий, Кивинов пробежал глазами страницу. Так, что тут мне – угон, кража велосипеда, кража доверием золота, потеряшка и мошенничество. В общем, терпимо, думал, будет хуже. Если считать всё остальное, всего четырнадцать материалов.
– А потеряшка почему мне? Ими же участковые занимаются.
– Твой участковый в отпуске с сегодняшнего числа, поэтому тебе отписали.
– А чего заявительницу не опросили? Голое заявление и всё. Кто заяву принимал? Лущук? Он же теперь только через три дня придёт. Ладно, пойду разбираться.
Вернувшись к себе, он разложил материалы, минут двадцать полистал их, затем набрал номер телефона.
– Анна Петровна? День добрый. Кивинов из уголовного розыска. Супруг не появлялся? Да, что-то он задерживается, У меня просьба – вы не могли бы подойти сюда, поподробнее всё надо выяснить да и записать кое-что, хорошо?
Да, да, в 85-е. Не можете? Ах, звонка от мужа ждёте, понимаю. Тогда я сам зайду, если не возражаете. Через полчасика где-то. Не прощаюсь.
Кивинов положил трубку, затем снова набрал номер и вызвал некоторых людей по материалам. Спустя десять минут он вышел из отделения.
– Проходите, пожалуйста, молодой человек.
1 2 3 4 5