– А если там бомба? Не нравится мне это… Опера сбежали по склону, увязая в раскисшей глине. Остановились, рассматривая пластиковый чемоданчик с двумя примитивными защелками.
– Ты бы лучше наверху остался. Мало ли что…
Родионов ответить не успел. Три плотные фигуры в спортивных костюмах прыгнули на оперов как раз сверху, прыгнули молча и собранно, готовые к драке, привыкшие побеждать.
Волгин увернулся от первого нападавшего, но поскользнулся, упал и пропустил удар по голове. Ударил в ответ – попал, но слабо, и тут же один из «костюмов», хрипя и брызгая слюной, навалился сверху, молотя как заведенный коротенькими накачанными ручками.
Справа-слева, справа-слева… Волгин «поплыл»…
Родионову повезло больше. Не владея хитрыми приемами единоборств, он привык драться «по-простому», но очень эффективно, используя в основном комбинацию «рукой в морду – ногой в пах», и успел вырубить рослого парня с замашками каратиста. Второй нырнул оперу в ноги и повалил его. Сцепившись, они покатились по земле, осыпая друг друга ударами. Карман спортивной куртки треснул, и вывалилась портативная рация.
Волгину все-таки удалось уклониться, и кулак смачно впечатался в грязь около головы. Схватив противника за грудки, рывком подтянул к себе и ударил большим пальцем в глаз.
В советском кино милиционеры такого не делали.
Парень, держась за лицо, плюхнулся на задницу, взвыл и потряс головой.
– Атас, это менты! – донесся из динамика рации неожиданно четкий голос, и все на мгновение замерли. – Шура, съе…вай!
Шура не заставил себя уговаривать. Отпустив Родионова, он стартовал с пробуксовкой и оказался на тропинке раньше, чем остальные успели что-то понять.
Рация осталась валяться в грязи.
Вторым ретировался каратист. Бежал он враскорячку, придерживая отбитое место, и можно было его запросто догнать – но догонять никого не хотелось.
– Увидимся, падла! – Спотыкаясь, третий выбрался наверх, и там его подхватили, появился кто-то свежий, не принимавший участия в драке; он помог добраться до машины, и «лэндкрузер» ушел со стоянки, провожаемый удивленными взглядами автовладельцев-заводчан.
– Ты как? – спросил Родионов. Волгин выплюнул крошево зубной эмали, потрогал лицо. Челюсть вроде на месте, а вот нос, несомненно, сломан, но, похоже, без смещения. Наверняка и сотрясение заработал, в течение суток оно проявится. Ответил зло:
– Как последний мудак.
Встал, с ненавистью посмотрел на изгвазданную одежду:
– Ну не бл…во ли?!
Родионов пожал плечами. У него были другие проблемы. Физически он пострадал меньше, зато гардероб его не поражал обширностью; неизвестно, в чем завтра выходить на работу. Должны, конечно, платить компенсацию за вещи, испорченные в интересах службы… Так ведь много чего должны; не нравится – увольняйся.
Волгин поднял «дипломат», пальцем подцепил защелку и обломил ноготь.
– Всё один к одному…
Крышка откинулась, и опера уставились на пустое черное нутро кейса.
Не было там пятидесяти тысяч долларов. Ни одного бакса не было. Только пыль по углам.
Из машины Волгин позвонил Ларисе. Она ответила ленивым голосом:
– Алло-у.
Тебе сказать спасибо? Скажи. Это были твои ребята? Не все ребята в городе мои. Даже Инкины – не все. Ты про что?
– Какого хрена ты отправила своих гоблинов за Локтионовым?
Лариса помолчала.
– Подожди секунду, я только перевернусь.
– Тебя что, на сковородке жарят?
– Я в солярии. Видишь ли, Сережа, я никого никуда не посылала… А вот тебя сейчас очень хочется послать. За наезд.
– Четыре придурка на черном «лэндкрузере». Что, не твои?
– Чужие. Что-то случилось?
– Мелочи. Проезжали мимо и облили меня грязью.
– Бедненький! Я не при чем, но чувствую себя виноватой. Приезжай…
– Куда, в солярий?
Волгин понемногу успокаивался. Лариса, действительно, не при делах. Разве что кто-то из ее окружения решил проявить инициативу. Да нет, вряд ли, не стала бы она трепаться…
– Ты меня слушаешь?
– Я перезвоню, – Волгин отключил «трубку». Родионов посмотрел вопросительно:
– Узнал, откуда ноги растут?
– Нет, мимо.
– А может, в лоб? Прихватить этого Локтионова и потолковать с ним как следует?
– Не шарапствуй.
– А ты не жегловствуй. Скажи что-нибудь лее дельное.
Вместо ответа Волгин достал фляжку.
Вечером, когда набравшийся Родионов уже храпел на диване в гостиной, а Волгин рассматривал в зеркало шрамы и ссадины – нос как у инопланетянина, левого глаза не видно, губы хоть на карандаш наворачивай, – позвонили из больницы.
– Сергей Сергеевич? Один наш пациент хочет с вами поговорить. Что-то срочное… Пациентом оказался Хмаров.
– Меня отпи…дили! – резанул по ушам опера истеричный фальцет.
– И тебя тоже?
– Да!
– Что, в первый раз?
Хмаров громко сглотнул.
– Расскажи, что случилось.
– Ничего не случилось. Только Ленку проводил, вышел из подъезда – и получил в дыню.
– А зачем ты носишь с собой дыню? Не сезон ведь!
– Сергей Сергеич!
– Да, Вадик. Извини, пожалуйста. Просто мне тоже сегодня настучали в бубен. Прямо день открытых дверей какой-то. Запомнил кого-нибудь? Их сколько было?
– Десять. Я всех вырубил, но один оказался хитрее. Да никого я не запомнил! Дверь открыл – и все. Как лампочку выкрутили.
– Забрали что-нибудь?
– Лопатник, часы. Только не похоже это на обычный грабеж. Ногу мне сломали специально, а грабители так не делают.
– Ногу сломали? Правую или левую?
– Мне не смешно. Закрытый перелом.
– Надо было оставаться у Ленки.
– Ей сегодня нельзя.
Волгин помолчал. Бродивший в крови алкоголь – они с Родионовым убрали почти два литра – мешал сосредоточиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66