Прием для бабульки устраивал тот самый дамский двухнедельник, который меня уже засветил, и отказывать редакторше мне было неудобно. Из буклета я почерпнула, что заморскую миссис интересуют россиянки из числа уже прогрызшихся в деловые сферы, то есть бизнес-леди, сделавшие сами себя. Сообщалось, что миссис всю жизнь волокла свой воз, как ломовая лошадь, и до сих пор правит целой империей отелей, турфирмой и даже владеет круизными судами.
Я сразу поняла, что бездарно влипла.
На стандартный прием с поддавоном и закусью встоячку, с неизбежным присутствием халявщиков, известных всей Москве и проникавших через любые заслоны на дармовую жратву и выпивку, это ни с какого боку похоже не было.
В конференц-зале на возвышении стояла деревянная кафедра и рядом с ней электронная фисгармония. Мы с Элгой немного опоздали, и, когда уселись неподалеку от дверей, миссис уже толкала речугу. На английском, конечно, переводила редакторша, мадам Рында, на этот раз в темно-зеленом френче, брюках цвета хаки, шляпке типа фуражки, что делало ее немного похожей на Мао Цзэдуна. Во всяком случае, что-то вождистское в ней ощущалось. Дрессировка в «Торезе» еще не забылась, и я все понимала без перевода.
В зале было десятка четыре приглашенных, в основном дам возраста, приближающегося к неопределенному. Было видно, что дамский двухнедельник был для них чем-то вроде Библии: они точно следовали его указаниям в области моды — что носить, чем душиться, какие цацки на себя навешивать. Было понятно, что все они или почти все из одного прайда. Во всяком случае, фейсы почти у всех были одинаково усиленно-внимательные, как у школьниц, которым вдалбливают урок. Впрочем, больше всего это походило на взбучку, которую сержант задает новобранцам. Многие даже что-то записывали в блокнотики и держали на весу диктофончики, фиксируя каждое драгоценное слово, занесенное в темную Московию.
В миссис Мэрион Гиббс-Хофман было метра два росту. И я бы никогда не решилась назвать ее старушкой. Будто из дерева вырезанное лицо, без следа подтяжек, было сухо-гладким и коричневым от загара, словно она явилась сюда прямо с каких-нибудь жарких Гавайев. Голову покрывал седой пушок, но, по-моему, она ее брила, как боксер. Белоснежный оскал был сработан лучшими дантистами планеты. Но главное — миссис излучала совершенно бешеную, свирепую энергию. Насколько я не забыла инглиша, на прямой мат она не переходила, умело балансируя на грани площадной ругани.
Мне кажется, она вела бы себя точно так же и в каких-нибудь джунглях, растолковывая беременным пигмейкам, какие они идиотки. Во всяком случае, она стреляла, как из пулемета, рявкающим полулаем, коротко и безапелляционно. И коротенький синий балахон-платье развевался на ее остове, как флаг на древке, водруженный над нецивилизованной территорией.
Ни о каком бизнесе речь не шла. Речь шла о священной битве девочек, девиц, молодых женщин, матрон и бабулек Штатов за свои права. Оказалось, что миссис Мэрион Гиббс-Хофман представляла в нашей занюханной Москве некий орден новых амазонок, то есть плюс ко всему еще и рулила собственным движением, которое называлось, кажется, «Дочери Евы». А ярилась миссис оттого, что отечественные дамы по наивности представляют себе Штаты раем небесным и понятия не имеют о тех нечеловеческих условиях, в которых пребывают среднеамериканская бабулька, матрона, молодая семейная женщина, девица на выданье и даже невинная девочка, стонущие под гнетом тех самых, которые в брюках и которые стремятся только к одному, движимые инстинктом: распять, впихнуть и унизить…
За ее спиной у стены стояли три «Евиных дочки», которых она привезла с собой в Москву, но молоденькие. В таких же зеленовато-синих форменных балахончиках и в пилотках с непонятными вензелями. Они держали в руках какие-то книжечки. Одна из них, убойно красивая негритяночка, с чуть вывернутыми алыми губами, сероглазая, еще подросток, жевала резинку и с любопытством разглядывала этих русских теток, которые сияли бирюльками, как елки, и которых надо было обращать в свою веру. Я огляделась и поняла, что почти никого из настоящих деловых женщин здесь нет. Очевидно, в отличие от меня, они просекли, что будет нести пророчица. И если не считать одной рестораторши и знакомой мне директрисы известного охранного агентства, тут собрались в основном вольные читательницы двухнедельника, из тех, кого Элга именовала «нюшками», то есть жены именитых супругов или их подруги.
То, о чем громыхала миссис, им нравилось. Всегда приятно слышать, что кому-то гораздо хуже, чем тебе. Но главное, что, оказывается, там, за океаном, бравые американочки уже пробили то, чего не пробили мы: кадрово служили в пехоте, авиации и даже на флоте, рулили банками и предприятиями, держали супругов в ежовых рукавицах и чуть что — волокли мужика в суд, поскольку даже заинтересованный взгляд какого-нибудь забывшегося бедолаги на твои титьки или коленки, тем паче комплимент, сказанный на ушко, закон расценивает как посягательство на невинность, честь и достоинство, и не один работодатель, ухвативший за задницу в своем офисе секретаршу, уже тянет срок или выплачивает моральную компенсацию, каковая позволяет оскорбленной телке пережить это ужасное унижение.
Но главное было совсем в ином — пророчица расценивала сильную половину человечества как ублюдочное и вымирающее явление. Она предрекла, что Двадцать Первый век будет веком Женщины, то есть такой Всемирной Бабищи, которая наконец возьмет в свои руки планету и оставит мужикам лишь частичное участие в процессе зачатия, без чего, впрочем, в дальнейшем, в связи с развитием генной инженерии, можно будет и обойтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96