Действительно, какой-то парень прилипал ко мне, заявляя, что Михайлыч определил его моим телохранителем. Но я послала его к чертям, едва представила, что он будет торчать под дверями сортира, наблюдать, как мы с Элгой мотаемся по бутикам или лопаем в каком-нибудь московском кабачке.
— Не нагоняйте страху! Кому я нужна? Все-таки не темный лес — столица! Менты под каждым фонарем.
— Что там за новая хата, куда ты въехала? Почему без меня решили? — пропустил он мимо ушей мои слова. — Нечего вам тут, клушам, рассиживаться! Показывай!
Чичерюкин катал на старой «Волге», сильно ношенной, кое-где помятой. Но под капотом был форсированный мотор от «опеля», а стекла мутны не от возраста, а оттого, что были авиационно-бронированные, как на штурмовике, — Михайлыч упер их с какого-то завода. Она стояла во дворе и после гонки по трассам была заляпана грязью. Элга хотела слинять к ближнему метро, но я сказала:
— Останьтесь. Без вас он меня задолбает. Она покорно полезла в машину. Михайлыч промолчал, и это тоже был новый знак: кажется, присутствие «морквы» на этот раз его устраивало.
Гришка уже спал, двери отворила заспанная Арина. Наш экс-подполковничек совершенно по-деревенски стянул унты в передней и остался в белых носках домашней вязки. Носки драные, и Элга это явно заметила.
Михайлыч осмотрел квартиру. Она ему не понравилась. Когда мы вернулись в кухню, он поразмышлял, почесывая загривок, и сказал:
— Двери, конечно, заменим на сейфового типа… Это у них в Европе за такой деревяшкой можно дрыхнуть без сомнений. Нужно было выбирать хату окнами на проспект, а не во двор. Пятый этаж, так? Любая ваша комната из окон корпуса напротив на просвет просматривается. Никакого рентгена не нужно. Окна меняем на усиленные, лучше всего зеркально-тонированные, отсюда все видно, оттуда ни хрена! Плюс, конечно, шторы… Ну сигнализация, все эти штучки-дрючки, навтыкаем. Въезд во двор под аркой не освещен, заметили? Теперь подъезд. Дежурку там поставили, а чья охрана предполагается?
— Не помню… Частная служба… «Арсенал»? «Вымпел»?
— Выясним!
— Похоже, вы мне тут тюрягу оборудуете, только что без решеток и колючки. А так — шаг влево, шаг вправо… Я еще один срок на воле тянуть не собираюсь. С меня прежнего хватит! — взъерепенилась я.
— Лучше быть живым в зоне, чем дохлым на свободе… — хмыкнул он. — Есть и такая позиция. Не заводитесь, Лизавета… Такая нынче у нас на Москве житухес, в которой вы, уж извините, покуда ни уха ни рыла!
— О мой бог! — вдруг не выдержала и Элга. — Но все это абсолютно анормально!
Чичерюкин взглянул на нее:
— Чего? Это уж профессору Авербаху решать, кто нормальный, а кто нет. И уж не вам на меня бочку катить! При Викентьевне вы бы и не чирикнули! А уж с нею я носился, как с яичком от птички колибри… Не дыша! Так что убедительно прошу вас уяснить: вот эта вот дылда, двадцати семи годов, вызывала, вызывает и будет вызывать интерес не только у обычных мужиков. Она, как я понимаю, и не человек уже, как вы или я, а явление иного рода. Во всяком случае, заметная фигура на коммерческом горизонте. И, насколько мне известно, волна уже пошла… На Кена уже наезжают, а он еще считается, для публики, нашим. И больше всех в курсах, откуда есть и пошла Лизавета. Что за птица? Почему из пешек — в ферзи? Или — пешка, которой как подставой подлинный ферзь играет? Кусман от Туманских остался больно сочный, лакомый, дегустаторов на него хватит. Да и они были не ангелы, обстругивали кое-кого до скелета. Так что нашей распрекрасной Лизавете Юрьевне не только радости достаются. Все ихние грехи на ней… У вас своя служба, у меня — своя! И бодаться нам с вами вовсе не с руки! Рога вперед, хвост трубой и дружной поступью, плечом к плечу, как говорят латиняне, пер аспера ад астра! То есть через тернии к звездам!
Михайлыч явно заводил Элгу, и та не смолчала:
— Я первый раз в жизни слышу, что кто-то имеет наглость именовать меня «коровой»! Во всяком случае, к умственным способностям этого жвачного существа с рогами я не имею никакого отношения! И ваша популярная лекция совершенно лишена смысла. Что такое Лиз, я имею точное представление!
— Большой пардон! — ухмыльнулся Чичерюкин миролюбиво. — Это я так… Прикидочно!
Мне было смешно наблюдать за ними как бы из глубин моей скорбной и одинокой оледенелости. Они были гораздо старше меня, но никогда еще я не чувствовала себя такой старой и умудренной. И было совершенно ясно, что Михайлыч уже забыл, как когда-то клеил свою веселую кадушку, а Элга с трудом изображала обычное свое презрительное высокомерие и просто не понимала, да и не знала, как дать понять мужику, что он ей небезынтересен. И все упорно пялилась на его драные носки, а он, злясь, прятал ноги под табуретку.
Потом уставился на телефонный аппарат, стоявший на полу:
— Городской? Подключен?
— Еще вчера.
Он вдруг начал рыться в своем затертом кейсе, вынул какую-то черную коробочку с разъемами и ловко подключил ее к телефонной розетке. На коробочке вспыхнул зеленый глазок.
— Японская хреновина, — пояснил он. — За городом стояла. Хорошо, что я ее прихватил. Вот смотрите, Лиза… Пока тут горит зеленое — можете говорить свободно. Если врубится красный цвет, значит, алярм — кто-то вклинился, аппарат на прослушке, кто-то снимает и пишет.
— Понятно. Чай будете?
— Да пора уже мне.
Он посмотрел на часы, покосился на Элгу и между прочим предложил:
— Могу попутно подбросить, Карловна. Куда вам? На Плющиху?
На Плющихе была однокомнатная квартира Элги, которую ей уже давно купила фирма. Лично мне было бы интересно туда заглянуть, но она меня пока туда не приглашала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96