Нет ничего особенного в том, что я задержалась на работе, — с тобой тоже случается. А что касается звонка от доброжелателя — просто дурак какой-то хотел тебе и мне сделать больно… Забудь.
Но пока она переодевалась, заходила в ванную, пила чай, Игорь ходил за ней по пятам и задавал уточняющие вопросы, пытаясь поймать ее на противоречиях в ответах. Она понимала, что Игорь мучается — и еще больше мучается от того, что не в силах остановиться со своими расспросами. Но она не могла не раздражаться тем, что он не умеет переживать свое страдание в одиночку. Она бы, возникни у нее подозрения в отношении Игоря, поступила именно так.
Заснуть она не могла долго — думала о Губине.
Вспоминала прошедший вечер, как он сидел в кресле, курил и смотрел на нее. Лицо спокойное и чуть усталое, внимательные карие глаза… Курил он неторопливо и молча. Хотя он обладал взрывным темпераментом, когда курил — никогда не размахивал, как иные, сигаретой, не захлебывался речами, никогда судорожно и торопливо не затягивался…
Странная история у них с Губиным. Когда он купил издательство и впервые появился у них в конторе — тогда они и познакомились. Он собрал издательский совет, чтобы познакомиться с новыми сотрудниками. Они долгое время совершенно не воспринимали друг друга, если не сказать больше. Ее коробила его манера чуть что изъясняться матом — у них в издательстве было принято сохранять пристойность, хотя про себя и меж собой издательские мужчины — можно не сомневаться — свободно употребляли нецензурщину. Голос у Губина был мощный, низкий, густой, и если он кого-то распекал у себя в президентском отсеке — так называли его рабочие апартаменты в конторе, — все этажи имели удовольствие выслушивать эти жемчужины мысли народной.
У Регины был один недостаток, а в наших условиях, можно даже сказать, социальный порок: она не выносила мата, считала эти звуки злонамеренным загрязнением окружающей среды и ни от кого этой своей странности не скрывала — и от Губина тоже.
Он каждый раз преувеличенно акцентированно, но и со скрытым раздражением извинялся перед ней за каждое нецензурное слово, сказанное в ее присутствии, но она будто читала при этом его мысли. "Цаца?
Какие мы трепетные! Мы до сих пор не привыкли!
Я работаю, как мне удобнее, и мне плевать, кто что думает по этому поводу. Не нравится — двери открыты, никого не держу…" Но Регина эти его выпады игнорировала и мысленно же ему отвечала: «Вы думаете, это ваше издательство? Я отдала ему больше сил и времени, чем вы, уважаемый собственник! Уходите лучше сами…»
Их вялотекущая взаимная неприязнь однажды прорвалась как нарыв и перешла в фазу острого конфликта. Как-то, проходя по коридору, Регина снова услышала раскатистый губинский мат — он доносился из одного из кабинетов. Она заглянула в проем двери и сделала по этому поводу какое-то шутливое замечание — просто, чтобы обозначить свое присутствие и тем самым поощрить его к переходу на литературный язык. Но Губин, бывший почему-то на большом взводе, глядя ей в глаза, повторил все сказанное еще раз — с нажимом, сознательно смакуя каждое слово… Регина ничего не ответила, повернулась и ушла, но, перед тем как она удалилась, он увидел в ее глазах самое восхитительное бешенство.
Справедливости ради следует сказать, что в тот момент Губин был здорово поддат. Но сколько раз потом, вспоминая этот момент, Регина стискивала зубы — в душе у нее поднималась волна такой темной мутной ярости, что она зажмуривалась и несколько секунд уговаривала себя успокоиться.
За следующий год она не перемолвилась с ним и словом — ухитрялась избегать общения даже тогда, когда оно было необходимо по делу. Все деловые контакты с начальством она замкнула на директора издательства губинского зама Подомацкина, и он эту роль без лишних вопросов принял — наверное, догадывался, что между ней и шефом произошло небольшое «землетрясение». Но у него было правило — помогать дамам…
Как бы там ни было, прошло время — и Регина с Губиным помирились. Был какой-то такой момент…
Весенний светлый день, они в издательстве общими усилиями пропихнули выгодный контракт, который сулил благоденствие всем. В конторе царила эйфория, а Губину, когда он был в хорошем настроении, сопротивляться было невозможно. В обшей сумасшедшей суматохе они столкнулись у праздничного стола, распили по рюмке коньяку и заключили мир. И…
И после этого ничего не произошло. Он больше при ней не ругался и относился к ней с преувеличенным почтением. Но приблизиться не пытался…
Ночью Регина внезапно проснулась — из прихожей раздавались какие-то звуки. Она глянула на светящиеся цифры будильника — три часа с минутами.
Там кто-то был. Регина зажмурилась и лежала с закрытыми глазами, вся сжавшись и спросонок не понимая, что за звуки, кто там мог быть. В груди притаился холодный ужас, она замерла как ящерица, старающаяся прикинуться мертвой на ладони у поймавшего ее ребенка. Постепенно, пока текли секунды, а шорох не прекращался, она поняла, в чем дело: там, в прихожей, муж обыскивал ее сумку и карманы ее плаща.
Губина не было. «Спокойно, — мысленно приказал себе Олег. — Никакой мистики. Сейчас все разъяснится». Даже не краем глаза, а всей кожей он уловил какое-то движение и, еще не успев ничего сообразить, вдруг все увидел. Губин не исчез, а просто сполз по стене на пол и сейчас каким-то серым, большим и нелепым комком застыл где-то на уровне Олеговых колен. Взгляда его телохранитель не видел — можно было только понять, что шеф не может отвести глаз от содержимого лифта.
— Кира, — просипел он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103