— Пошли!Они привстали и, низко согнувшись, под прикрытием машин побежали к ближайшему двору. Может, со стороны это и выглядело смешно — два здоровых мужика несутся по улице на полусогнутых, но им сейчас было вовсе не до смеха.— Сюда! — Дядя Паша увлек Лобстера во двор. Они бегом пересекли детскую площадку, ломанулись напрямик через кусты в соседний двор.Наконец дядя Паша перешел с бега на шаг, отдышался.— Это что… это меня хотели?.. — От страха голос Лобстера срывался и дрожал.— Почем я знаю? — пробурчал дядя Паша, оглядываясь по сторонам. — Может, и меня! Решили, что слишком много знаю и… Вот ведь сучий потрох, дилетант гребаный! Блеснул мне в глаз прицелом. Что значит — инстинкт! Еще бы секунда — и… «кирдык»! — Он нервно рассмеялся. — Сейчас огородами — домой! — Сосед опять прибавил шагу, и Лобстер припустил за ним, испытывая противную дрожь во всем теле. Он был не в силах ее унять.Около дома дядя Паша все-таки купил в киоске три бутылки пива. Одну высосал, пока шли через двор к подъезду, еще одну отдал Лобстеру, третью взял за горлышко, как гранату.— Значит так, Олег. Я иду первым, если что — беги, ори, зови на помощь! Бежать нужно зигзагами, как заяц! А потом на досуге нам вместе подумать надо, кого ты обидеть мог, кого я. Ну, если только по мою душу, я их всех, лидеров, сделаю! Кровавой слюной харкать будут! — сказал дядя Паша и решительно взялся за ручку подъездной двери…Лобстер, постоянно оглядываясь, открыл замок, заскочил в квартиру, хлопнул дверью, припал к мутному глазку. Лестничная площадка в глазке изменила очертания, двери и стены выгнулись, искривились, словно резиновый пузырь, наполненный водой. Они больше не таили в себе опасности. Лобстер бросился к телефону.— Никотиныч, в меня стреляли! Мы уезжаем! Немедленно, сейчас же!
В квартире было тихо. Дневной свет струился через полузадернутые шторы, которые из-за гуляющих по квартире сквозняков с легким шуршанием скользили по полу, то плотно прижимаясь к батареям, то вздуваясь, словно наполненные ветром паруса; яркие солнечные пятна бегали по паласу, креслам, по разноцветным щитам и копьям, украшавшим большой африканский ковер на стене.В коридоре стоял полумрак. Только небольшой квадрат гладкого паркета перед дверью ванной был освещен тусклым электрическим светом. Из туалета доносилось журчание воды. Дверь в ванную комнату была нараспашку. Изящный шпингалет висел на одном шурупе, остальные были выдраны «с мясом». Из большой импортной ванны с гидромассажем торчало огромное копье с рукоятью, украшенной замысловатой резьбой, оно слегка приподнималось и опускалось, покачиваясь, словно было воткнуто в спину вздыхающего кита. На самом деле оно торчало из груди человека, который был подтоплен тяжестью копья и словно парил в воде около дна ванны, раскинув руки. Струйки воды, вырывающиеся из массажных отверстий в боках ванны, покачивали тело. Вода была окрашена в бурый цвет, будто в ней долго варили свеклу. Глаза человека были открыты, они давно остекленели, подернулись белесой пленкой и сквозь толщу воды безжизненно смотрели в потолок. На его седой голове красовался панковский «ирокез», чем-то похожий на коровий рог, он неторопливо и плавно покачивался в воде, словно рыбий хвост. Гоша лежал в ванне второй день. ALT Небольшой поселок, раскинувшийся на холмах вдоль небольшой речушки, был погружен в осенний утренний туман. Кое-где в окнах уже горел свет, из печных труб поднимался к небу жидкий дым. Те дома, которые были ближе к реке, в низине, полностью утонули в пелене тумана. Казалось, что дым поднимается прямо из земли, словно по берегам лениво курятся десятки маленьких вулканов.Третьи петухи свое откричали, и было тихо. Разве что изредка скрипнет колодезный ворот, спросонья тявкнет собака или негромко хлопнет калитка. Но вот из-за холма послышалось тарахтение. Неуклюжий «пазик» перевалил через вершину, высветил фарами кусок дороги и медленно покатил вниз, к поселку.Он остановился на небольшой поселковой площади. По периметру площади стояли слегка скособочившиеся деревянные магазинчики, посредине — невзрачный серый памятник погибшим в боях с фашизмом. Двери автобуса с лязгом отворились, и из автобуса вышли двое — Лобстер и Никотиныч. У Никотиныча на плече болталась большая дорожная сумка, у Лобстера — его любимый рюкзак. В руке Лобстер держал небольшой пластиковый короб. Из короба доносилось жалобное мяуканье. Автобус фыркнул, обдал их сизым дымом и укатил в начавший рассеиваться под розовыми лучами зари туман.— Да заткнись ты, Триллер! — раздраженно сказал Лобстер.— Вот она, альма матер, мать твою! — вздохнул Никотиныч, оглядывая площадь. — Ничего за двадцать лет не изменилось. — Помолчал немного, сплюнул. — И дерьмом все так же пахнет.— А телефонная линия здесь есть? — поинтересовался Лобстер — его потряхивало от утреннего холода и недосыпа.— Ну а как же! Должна быть, — неуверенно сказал Никотиныч.— Смотри! А то сегодня же отсюда свалим! Веди, Сусанин.— Покажу тебе сейчас местный парадиз, — подмигнул приятелю Никотиныч и повел Лобстера вниз, к реке.Туман уже почти рассеялся. Река неторопливо несла свои воды. Противоположный берег зарос тростником и камышами, а тот, на который они вышли, был чист — только кое-где из воды торчали верхушки водяных растений. Узкие деревянные мостки уходили в реку на одну треть ее ширины. Речной поток неторопливо огибали покрывшиеся тиной деревянные столбы.— Ну что, будешь? — спросил Никотиныч, кивнув на реку.— Купаться? Ты что, глюкнулся? — возмутился Лобстер. — Холодина какая — пар изо рта идет!— Как хочешь, — пожал плечами Никотиныч и стал расстегивать брюки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76