” Мальчик всмотрелся в глаза эмира и увидел, что они подернуты большими бельмами. “Кто ты, чей голос так дерзок?” — “Я Муслим, сын Абу Али”. Вспомнил эмир имя великого мага из Магриба, стали непослушными ноги его. “Как попал ты в мой двор. Разве нет у ворот стражи?” — “Я спустился с неба на черном коне”, — ответил Муслим. Вспомнил эмир о волшебном коне, и отнялись его руки. “Как зовут твою мать, мальчик?” — спросил он. “Мариам”, — ответил мальчик. Эмир упал перед Муслимом на колени и заплакал: “Передо мною внук мой, сын дочери моей, но не могу тебя увидеть, много горя причинил я отцу твоему, великому магу и волшебнику Абу Али. Если есть у тебя сердце, возьми меня с собой!” Муслим поднял эмира с колен и обнял за плечи: “Есть у меня сердце, и возьму я тебя с собой, но ни разу не видел я, чтобы отец творил чудеса”. Эмир приказал слугам надеть на него самый красивый золотой халат и взял свой меч, чьи ножны были украшены большими рубинами. Муслим помог эмиру сесть на коня, привязал к себе веревками, повернул винт, конь наполнился воздухом и поднялся под облака. А верные слуги бежали по городу и кричали им вслед: “О, всемогущий эмир, счастье тебе! Аллах берет тебя на небо, возьми и нас с собой!” Летели они, пока не долетели до благословенной Чарикарской долины. Муслим покрутил винт, и они опустились в волшебный сад его родителей. Выбежали из хижины Абу Али и Мариам, стали обнимать сына, — они уже все глаза выплакали, не надеялись увидеть его живым. Хоть и не помнила Мариам, кем была раньше, но сердце подсказало ей, что слепой седовласый старец, одетый в богатые одежды, отец ее. Эмир попросил прощения у Абу Али, и Абу Али простил его. Стали жить они вместе. Но только эмир не ел плодов из волшебного сада, не хотел он забыть, как прекрасны были наложницы в гареме его, как блестели драгоценными камнями перстни на пальцах его, как преклоняли перед ним колени верные слуги его, когда был он зрячим. Каждый день просил он зятя снять волшебством пелену с его глаз, и каждый день Абу Али удивлялся его просьбе, — не маг и не волшебник он, а простой садовник, и разве может человек своей волей изменить чью-то судьбу? Поселилась в сердце эмира злоба. Замыслил он недоброе. Вот настала ночь. Дождался слепой эмир, когда все заснут, взял свой меч и подошел к ложу, на котором спали Абу Али с Мариам. Протянул эмир вперед руки и нашел шею Абу Али. Вынул он меч из ножен и занес над его головой. Но пока делал он такое, во сне перевернулись Абу Али и Мариам, и положила женщина голову на подушку мужа. Опустил эмир меч на шею своей дочери, но, едва коснувшись ее, превратился меч в тонкую сухую тростиночку, которая тут же рассыпалась, потому что могла Мариам, подобно магу, превращать сталь в прах, хоть и не знала этого про себя. А слепой эмир вышел из хижины и побежал по волшебному саду, выставив вперед руки. И нашли его руки шею волшебного коня. Сел он на коня, нащупал винт и покрутил его. Наполнился конь воздухом и взлетел под облака. Больше слепого эмира никто не видел. Одни говорят, что и доныне летает он на волшебном коне по небу; другие — что разбился вместе с конем о скалы, когда пытался опуститься на земл; третьи — что живет слепой эмир в Кандагаре в почете и роскоши в окружении верных слуг, а волшебного коня повелел сжечь, чтобы никто больше не смог, подобно птице, подняться в небо; четвертые болтают, будто волшебный конь ожил, сбросил с себя слепого эмира и пасется сейчас в Пандшерском ущелье, а пять львов охраняют его от злых людей. Много всякого рассказывают люди, но только Всевышний знает, как оно было на самом деле. У Абу Али и Мариам родились внуки и правнуки, а народ в благословенной Чарикарской долине счастлив в своем забвении…
Митя открыл глаза. На его колене сидела желтая саранча. Он вынул из-под голову затекшую руку и стал разминать пальцы. Саранча, уловив его движения, подобралась, резко выпрыгнула вверх и исчезла.
Митя с удивлением уставился на спящего взводного. Он не мог понять, действительно ли Костя рассказывал ему сказку про летучего коня или была она полуденным сном? Митя сел и потрогал ступни. Пятки болели, но опухоль как будто стала меньше. Взглянув на солнце, он понял, что проспали они не меньше четырех часов, и толкнул Костю в бок. Взводный резко сел, потряс головой.
— Ты че, блин?
— Абдул потеряет. Попадет нам.
— Ну да, — Костя схватил корзину. — Давай бегом!
Абдул сидел под тутовым деревом и заворожено смотрел, как развевается по ветру тонкими блестящими нитями шелковая паутина. Шурави он будто и не заметил. Они поставили корзины и стали насыпать землю.
Прежде чем солнце спряталось за горами и ночь вывела на небосклон пока еще бледную луну, они трижды поднялись в кишлак.
Вечером Абдул вынес им во двор две миски с пресной полбой. Они быстро съели ее, хотя аппетита не было, и афганец запер их в сарае.
На следующий день они опять таскали землю. Таскали, курили афганский чарс, а после спали в тени под большими валунами на Мертвой реке. И на третий день, и на четвертый, и на пятый… Митя и взводный знали, что Абдул понимает все их хитрости и при желании мог бы наказать, но не делает этого, потому что ему и так хорошо, потому что лень. Лень ходить за ними, поднимать руку, угрожающе вскидывать автомат, лень произносить вязнущие на языке, ничего не значащие для него слова: “Чижик-чижик, работать!” Ему хочется сидеть под деревом и заворожено смотреть на шелковые нити — иногда ветер отрывает их, и они летят, поднимаясь вверх, растворяясь и исчезая в безоблачном небе. Митя уже не чувствовал ни тяжести корзины, ни боли в ногах. Днем они перебивались на подножном корму:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30