Он что - господь бог?
Голубеев, как ни в чем ни бывало, продолжал свое повествование:
- Утром, покончив с Аликом, я поехал на работу, а по дороге заехал в гости к Татьяне. Не нужно говорить, что и ее жизнь я знал досконально. Знал даже то, что она беременна. Ты думаешь, это меня остановило? Нет, даже подхлестнуло! Инна тоже могла бы иметь детей. Настоящих, чистых. А не выродков, которые могут родиться у такой шлюхи, как ваша Танька. Что может вылезти из чрева, где побывало столько мужских членов, что можно выгородить густой и высокий забор вокруг моего картофельного поля? Может оттуда выйти хороший ребенок? - спросил Голубеев сам у себя и тут же ответил. - Нет!
Я заманил Таньку в свой рабочий рефрижератор и стал катать по городу. Она кричала и стучала в стены изнутри. Но никому нет дела до того, что творится рядом. Никто даже не оглянулся ни разу. Людям наплевать на чужую боль, главное, чтобы это не коснулось их лично. У меня в фургоне температура минус восемнадцать. И влажно. Почти, как в ту ночь на улице, когда вы выбросили Инну в колодец. Я заставил Таньку повторить мучения моей дочери. Сначала я хорошенько побил ее о стены фургона, а потом полуживую возил до вечера, пока она не превратилась в кусок мороженого мяса. Потом она стала мне неинтересна, и я ее выбросил в канаву.
Голубеев так спокойно и весело, с юморком, рассказывал об своих убийствах, что Семену сделалось по-настоящему жутко. Они все шли и шли мимо чернеющих кустов и высоких густых зарослей. Куда они шли, Семену было непонятно.
- Ну, с этим педиком Кириллом все ясно, - как ни в чем не бывало разглагольствовал Голубеев. - Ему записку в дверь, тебе записку в дверь, и обе написал я. Кстати, за вами обоими я следил так же тщательно, как и за другими. Я и про вас все знал. Все ваши повадки. Мне ради того, чтобы выследить вашего пидараса пришлось пару раз пойти в гей-клуб.
- Тьфу! - громко сплюнул Голубев. - Омерзительно! Вот тебя прикончу и за педиков примусь! Взорву их вместе с их вертепом! Всех уничтожу! Ненавижу их! Поэтому этого вашего Кирилла-Педрилла мне убивать было омерзительно. Я не люблю пидарасов. К тому же вы его оболгали, а он из вас всех был единственным, кто Инну не насиловал. Это я потом, позже узнал. От него же. Разговорчивый был Шоколадный Принц. За то, что он не насиловал, а только стоял рядом, я убил его быстро и практически не больно. Он умер без мучений, со светлым взглядом в небеса, где ему не бывать. Я думал тебя тут же схватят. Но ты смог убежать. Жаль. Мне бы хотелось, чтобы тебя посадили за все эти убийства и расстреляли впоследствии. Ну, что ж, значит, это нужно Ей, чтобы тебя убил именно я, а не чужой дядя из казенного нагана. К тому же тебе могли дать пожизненный срок, а это немножко не то, что я для всех вас готовил. Ну, вот мы и пришли, - сказал Голубеев и дернул за веревку, привязанную к шее Семена.
Они вышли на опушку маленького лесочка. Полумесяц тускло освещал блестящие лезвия железной дороги, делавшей в этом месте резкий поворот. Впереди была насыпь, на ней пути, а за путями пригорок. И густой рослый лес. Семен остановился. Голубеев подошел к нему спереди и ткнув ружьем в живот произнес:
- Есть у меня тетрадка, где я записывал, все, что тебе рассказал. Это для меня, как письма Инне. Она у меня всегда с собой, - Голубеев постучал себя левой рукой по груди ближе к сердцу, - вот здесь. И осталась там одна страничка. Она твоя. Вот сейчас, когда все закончим с тобой, я вернусь домой и допишу эту одну страничку. А потом тетрадку сожгу. И все. Никаких улик. Я буду жить дальше, а тебя уже не будет.
Голубеев выключил фонарик, отпустил веревку и толкнул стволом ружья Семена к рельсам. Семен уперся.
На фиг, на фиг! Самому идти на рельсы! До последнего момента он все-таки надеялся, что с ним все будет не так, как с остальными, а вот тебе на - Голубеев решил из него сделать Анну Каренину. Пусть лучше застрелит.
И тут Семен нутром почувствовал, что опять ему на голову летит, рассекая воздух, приклад. Он отскочил в сторону, и старик Голубеев потерял равновесие, промазав своей двустволкой мимо цели. Зато Семен крепко стоял на ногах. Он снизу вверх поддал ногой по руке Голубеева, держащей ствол, ружье отлетело в сторону и покатилось вниз по насыпи. Голубеев припал на одно колено, но тут же вскочил и бросился на Семена. Он бежал, растопырив руки, словно собираясь схватить его за шею и душить! Семен ждал приближения противника до самого последнего момента, а потом резко выбросил вперед правую ногу, прямо между рук у Голубеева. Удар получился классный! Как в кино! Прямо каблуком по зубам, с хрустом и последующим воем от боли.
Конечно, Семен и сам не удержался на ногах и покатился вниз по насыпи, но это ему было и нужно. Он должен был первым добраться до ружья. Семен вскочил на колени и огляделся. Двустволки нигде не было видно. Он пополз на коленях вдоль канавы, отчаянно шаря глазами в поисках оружия, но безрезультатно. И тут на него сзади мешком навалился Голубеев и прижал к земле. Семен хотел вывернуться, но со скованными руками не смог ничего сделать. Разъяренный Голубеев крепко схватил Семена за волосы и несколько раз сильно ударил о большой плоский камень.
23
Семен очнулся от похлопывания по левой щеке. Под правой находилось что-то холодное и гладкое металлическое. Он открыл глаза и увидел, что лежит на рельсе лицом вниз.
- Ошнулся, гондон, - прошепелявил над ухом Голубеев, - я к нему, как к шеловеку, покормил, поговорил, а он драться лезет. Хорошо, што рушье не потерялошь. Нашел.
Похоже было, что Семен выбил Голубееву передние зубы. Но дела это не спасало, потому что Семен был опять прикован, но на этот раз уже к железной дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76