А стероиды со спиртным несовместимы. И женщин он любит живых, а не резиновых.Краб не стал отклонять их предложение о дружбе и показал им пару безобидных приемов — мало ли, придется еще раз сцепиться, так ни к чему учить эти две тушки хорошо драться. В ОАО «Спринт» никто ничего особенно не делал, кроме, естественно, начальства. Кабаны целый день смотрели по телевизору канал «Спорт», раскладывали пасьянсы на компьютере и каждый час жрали быстрорастворимую лапшу. Только всеобщий шеф Веня сидел на телефоне и все время «тер базары», как он сам выражался. После обеда он позвал к себе Краба на разговор. Закрывшись от посторонних ушей плотной дверью, Веня стал объяснять первое задание Крабу.— Поедешь с нашим человеком на Украину, — говорил он, параллельно пытаясь набрать на телефоне чей-то номер, — там хохлы вообще оборзели. Мы им сто раз говорили, что русский шансон — это наша нива и мы ее пашем, а они все равно штампуют диски и кассеты с нашим шансоном и везут сюда, в Москву, на продажу. Пару раз мы их товар перехватывали, но все равно просачивается то тут то там, нужно предупредить последний раз по-серьезному. Но от тебя никого бить не требуется, просто наш человек будет с ними говорить, а ты подстрахуешь, чтобы без проблем встреча прошла.— Слушай, объясни мне, если и мы делаем «пиратский» шансон, и хохлы тоже правообладателям этого самого шансона не платят, то какая между нами и хохлами разница? — спросил Краб. — И мы, и они артистов, которые этот шансон создают, обдираем.— А разница такая, — ответил Веня, — что Москва — это наша территория, а они пусть у себя в Хохляндии сидят и не высовываются, — и потом, прищурившись, спросил: — А ты что, Петр Петрович, честный дядя, что ли? Тебе-то какое дело до этих артистов? О своей заднице думать надо прежде всего, о ней никто, кроме тебя, не позаботится. Это раньше был коллективизм — все общее, каждому по чуть-чуть все же перепадало, а теперь мы демократию строим, где каждый за себя и выкарабкивайся, как хочешь. И еще запомни: слово «честный» в нашей стране синоним «дурак». Что честный, что дурак — одно и то же. Вот и думай, есть тебе дело до того, купил себе Киркоров новый «Кадиллак» или нет, ты ж вроде не дурак малолетний, дядя взрослый, размышляй и делай выводы. Ладно, хватит философствовать, выезжаешь сегодня вечером вместе с нашим человеком на поезде, вернешься послезавтра. Задача ясна?— Куда уж ясней, — кивнул Краб и поинтересовался: — Хочу спросить у тебя, а что теперь со Львовичем будет?— А что с ним будет, ничего с ним не будет, — ответил Веня, — знаешь, Петрович, ведь дурак — он же хуже злодея. Злодей хотя бы делает передышку иногда в своих злодействах, а дурак, который еще и уверен, что он непогрешимый, никогда не останавливается — только гадит и гадит. Конечно, Львовича теперь уберут от дел, склады его и дорожки, по которым «караваны» наши идут, передадут другим, тому же Роме Валидолу. А ты что подумал, мы его убьем? Нет, Петр Петрович, кадры для нас решают все, а кадров хороших нет. И хоть Львович и мудак конченый, но опыт у него есть, хватка есть, посадим его на долги, и будет он у нас работать, как миленький, чтобы долги отдать. Правда, уже не на руководящей должности, а так, на побегушках — принеси-подай, пошел на хрен, не мешай. И слушай, мне тебя называть Петр Петрович как-то несподручно. Будешь ты у нас Петруччо, понял?— Да мне все равно, — ответил Краб.— Ну, тогда давай собирайся, — сказал Веня, — вот тебе билет на поезд, поедешь в люксе, и вот еще конвертик. Тут пятьсот долларов на мелкие расходы, твои командировочные.Краб сунул конверт в карман и глянул на билет, выписанный на его имя. Поезд был «Москва— Львов», и Краб поинтересовался, до конца ли они поедут или где на промежуточной станции надо выйти? Веня рассмеялся в ответ и сказал, что, мол, до конца, до самого славного города Львова. А потом порекомендовал ему обзавестись русско-украинским разговорником, потому что на Западной Украине не особо русских жалуют, особенно москвичей.— Да бывал я на Украине раньше, — ответил Краб, — в пределах поверхностного общения знания у меня имеются, обойдусь как-нибудь без разговорника.Вечером Краба подбросил до вокзала один из тех кабанов, которых он побил в приемной у Львовича. Обида была уже забыта, кабан на Краба не сердился, даже проводил до самого вагона. Каково же было удивление Краба, когда он узнал в своем попутчике того самого усатого, которому прошелся по ребрам при разговоре в ресторане! Усатый был нахмурен и молчалив. Поезд тронулся, а он все сидел, уткнувшись носом в окно. Заглянула проводница, спросила — будут ли они пить чай. Краб заказал два стакана и, когда принесли, подвинул один Усатому. Тот с неприязнью взглянул на чай и снова отвернулся.— Ладно тебе дуться, как гимназистка, которую за ягодицы ущипнули, — сказал Краб, протягивая ему руку для мировой, — сам понимаешь, служба такая у меня, за хозяина заступаться. Теперь вот с тобой еду, и надо будет, так и за тебя кому хочешь ребра переломаю, если в том надобность возникнет. Петруччо меня Веня окрестил, а тебя как звать?Усатый с неприязнью посмотрел на Краба, но все же протянул ему руку через стол и вяленько, с неохотой пожал.— Меня Гоша зовут, — ответил он, — Гоша Граммофон.Видно было, что Краб ему неприятен, себя он считает величиной, а его туалетной бумагой. Краб, видя такое отношение, решил подурачиться и преувеличенно поиграть роль мичмана Карабузова, чтобы досадить обидчивому попутчику, который никак не хотел идти на контакт.— А это в смысле, Граммофон, что выпить любишь, там по сто грамм? — притворился, что не понял значения клички, Краб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90