- Лови момент! - бросаю я. В смысле "пока я тут". Но он понимает по-своему.
- Да, - говорит он тихим голосом, - мне недолго осталось...
- Я не это имел в виду... Он опять трясет головой.
- Нет, нет, мне нечего добавить. Я встаю напротив него, прижимаясь к стене. Кладу ему руку на плечо.
- Мой патрон... - начинаю я. - Ты его знаешь? Он лыс, как грейпфрут, но у него есть всякие мыслишки...
Эммануэль улыбается, вспоминая шефа, и кивает:
- Я его знаю.
- Он подумал, что, может быть, тебя будет что-то мучить в последнюю минуту.
- Еще как! - соглашается он.
Я не знаю, как заставить говорить этого симпатичного малого. Мои шутки не действуют, да они и не соответствуют ситуации.
Мне нужно как-то переменить тему, но как? В том состоянии, в каком он сейчас, Эммануэль так и останется наедине со своими мыслями.
Неразговорчив этот будущий повешенный, а?
- Ну так что? - спрашиваю я.
- Да ничего, - отвечает он. Я вновь принимаюсь:
- Мой шеф... Он улыбается:
- У вас мания величия.
- В достаточной степени, - соглашаюсь я. - У полицейских это врожденное. Болезнь распространяется, как коклюш в школе. Так вот, возвращаясь к моему шефу. Он находит, что эта история не очень вразумительна...
- Ну вот видите!
Для приговоренного к смерти через повешение посредством петли на шее у него апломба даже чересчур.
- Он считает, что это на тебя не похоже... Что ты не тот, кто способен бросить раненого на дороге, и не тот, кто может размозжить тыкву желающему преподать тебе урок гражданского долга...
Эммануэль грустно улыбается.
- Как не похоже на меня... - говорит он будто в бреду.
- Нет. А теперь, увидев тебя, я близок к тому, чтобы думать, как шеф. Давай, малыш, развяжи язык, выложи душу! Ты обречен, и я очень сожалею, что не могу ничего сделать. Если бы это случилось во Франции, то обошлось бы без казни, но теперь поздно говорить... Возможно, у тебя были трудности... Возможно, ты действовал под чужим влиянием... Я не знаю... Короче, это заставляет думать, и мы думаем, что что-то здесь нечисто. Словом, я использую этот последний момент, чтобы спросить тебя, что именно...
Эммануэль остается неподвижен. Его лицо еще более бледно, чем когда я вошел.
В глазах застыло... я не знаю что.
- Мне нечего сказать, - повторяет он, - нет, все так и было, как я говорил... Смешно, но я будто бы оплачиваю счет за то, что меня повесят...
Мне ничего другого не остается, как пожелать ему спокойной смерти.
Стучат в дверь. Брандон на пороге с охранниками и еще одним обстоятельным типом, похожим на директора этого пенитенциарного заведения.
Директор входит в камеру и произносит короткую, но торжественную речь. Я понимаю, что в этом его сакраментальная роль, - разглагольствовать о том, что, дескать, правосудие сейчас свершится.
Эммануэль смотрит на него спокойно. Этот парень потрясающе себя ведет, поверьте мне!
Архангелы берут приговоренного в кольцо. Брандон делает мне знак следовать за кортежем. И мы опять начинаем тягостную прогулку по коридорам.
Зал экзекуций находится в дальнем крыле здания. Стены голые, окрашены известью. Виселица без шика. Больше похожа на деревенские ворота. Это виселица для бедных. Под ней площадка с люком, сейчас закрытым. Палач неопределенного возраста с лицом бухгалтера и подслеповатыми глазами.
Он одет в серо-черный костюм. Белая рубашка и черный галстук. Он выглядит так, будто на прошлой неделе похоронил тещу.
Охранники ставят Эммануэля на люк, завязывают ему руки и ноги...
В это время палач готовит веревку. Мое сердце колотится как паровой молот. Странно, я убивал людей охапками, но то было во время перестрелки, или во время действия, как говорят в театре. Здесь же приготовление к убийству, холодное и методичное, пронзает меня насквозь.
Я смотрю на Ролле-младшего, и он смотрит на меня. В его глазах напряженная задумчивость.
Директор снова подходит и выкрикивает заклятие, похожее на позывные Би-би-си.
Эммануэль слушает его, не шелохнувшись. Затем отрицательно качает головой, и его глаза вновь устремляются на меня.
Я больше так не выдержу. Ноги сами несут меня к виселице. Я сжимаю плечи Эммануэля и целую его по-братски в обе щеки.
- Ты мужественный, - шепчу я ему, - ты настоящий человек, Ролле. Я им скажу, что ты ушел как настоящий победитель...
Мои слова подбадривают его...
И вдруг я не вижу больше его лица. Палач надернул на его голову черный колпак.
Мерзкое ощущение: быть лицом к лицу с черным мешком и веревкой вокруг шеи.
- Не падай духом! - говорю я. И тут я вижу движение губ под черной материей.
- Я невиновен, - произносит глухой голос.
Брандон, стоящий позади меня, делает мне знак отойти назад.
Люк открывается, черная молния проскакивает вниз, и передо мной остается лишь слегка покачивающаяся натянутая веревка.
Мне кажется, что все это приснилось...
Я стою как вкопанный. Потрясение огромно...
- Пошли, господин кюре, - говорит Брандон.
Я повинуюсь.
И снова мрачная процессия идет по коридорам. Звуки шагов гулко отдаются у меня в голове...
Я иду с таким ощущением, будто меня ведут на убой, как скотину...
- Кажется, эта казнь на вас сильно подействовала, - говорит мой английский коллега.
- Да уж, весьма, - бормочу я. - Вы слышали, что он сказал, после того как ему надели мешок на голову?
- Нет.
- Что он невиновен! Брандон тихо качает головой.
- Они все так говорят в этот момент. Будто надеются, что это последнее отрицание даст им отсрочку...
Выйдя из тюрьмы, я чувствую себя немного получше.
- Господин кюре, - обращается ко мне Брандон, - мне кажется, что вам необходимо немного выпить, чтобы прийти в себя.
- С удовольствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37