- Профессор никогда не спит, - пробормотала она.
- Как это так - никогда?
- Я - как лошадь, мой дорогой, - пояснил Пивуникони, - когда мне хочется спать, я сплю стоя.
- Это, вероятно, очень практично, - заметил Берурье. - И это, возможно, сослужило вам добрую службу в армии, особенно когда вы находились на часах?
Я стремился поскорее убраться отсюда. Мне была ненавистна атмосфера этого помещения. Все ненормальное мне противно. И еще, вид этой бледной девушки нервировал меня. Она никогда не получала в подарок букета фиалок. Магические фокусы - только это мог предложить ей этот пресыщенный кондор. Ее любовь к Пивуникони могла бы заинтересовать психиатра. К тому же, этот тип до такой степени принадлежит ей, что все остальные должны отступать.
А он требует от мисс Лолы лишь того, чтобы она кричала "браво" и хлопала в ладоши. Если бы у меня было немного побольше времени, я бы заинтересовался этой девушкой, но не так, как вы об этом думаете: я не стал бы ее удочерять, на это я не способен. Но я хотел бы проделать с ней собственные фокусы, вот!
Ну, вот... Я опять вас шокировал? До какой же степени вы можете быть стыдливы, ну?
Я опорожнил свой стакан, а что касается Беру, то у него эта операция была давно проделана, и мы распрощались с этими господами.
- Я не пожелаю вам доброй ночи, - сказал я Пивуникони, - потому что вы не спите, а скажу: "Добрый день!"
Беру зевал так, как будто присутствовал на концерте Дебюсси.
- Скорее в постель, - сказал он. - Я очень рад, что нашел Медора. Он согревает меня. Должен тебе сказать, он стоит настоящего одеяла.
- Почему ты зовешь его Медор, ведь это собачье имя! Если бы оно было хотя бы кошачьим!..
Это замечание огорчило его. Он нахмурился.
- Вот уж не ожидал, что ты можешь быть таким формалистом.
Затем он внезапно понял справедливость моего замечания.
- В сущности, ты, возможно, и прав. А как же, по-твоему, я смог бы его окрестить?
- Три Лансье, - предложил я.
- А может быть, Бисскот?
- Почему?
- Потому, что он из Бенгалии.
- Нет, это уж слишком длинно. Нужно, чтобы имя было резким и легко произносилось. А у тебя есть намерения продолжать жить с этим животным, Толстяк?
- Естественно. Я его усыновлю. Я куплю его у Барнаби и увезу его в Париж вместе с нами, когда мы вернемся туда.
- Но мне кажется, что ты собрался подать Старику заявление об отставке?
- Я это сказал так просто, чтобы что-нибудь сказать, но мое последнее выступление заставило меня задуматься. Если я буду продолжать эту работу, то кончится тем, что у меня не выдержит кишечник.
Наконец, мы оказались в своих апартаментах. Я ощупал стальные мускулы Толстяка.
- Ты на самом деле хочешь спать, Беру?
- Немного, племянничек. У меня такое ощущение, как будто к моим векам привязали пудовые гири.
- В таком случае, я отправляюсь один, - сказал я.
- Куда?
- В то место, куда Барнаби отвез свой таинственный товар.
- А что там делать?
Я удивленно посмотрел на него.
- Скажи, Беру, ты не вспоминаешь про то, что мы с тобой легавые, проводящие определенное следствие?
- Мы должны заниматься кражами картин, а не другими вещами.
- А кто тебе сказал, что в этих коробках не картины?
Теперь наступила его очередь выразить удивление, не лишенное жалости.
- Ты можешь представить себе картину в футляре для флейт?
- Картина, вынутая из рамы, Беру, сворачивается как бретонский блин.
Убежденный, он опустил голову.
- Я не рассматривал проблему под таким аспектом.
Он задумался.
- Хорошо, я буду сопровождать тебя, - проговорил он в порыве горячей дружбы. - Мы доставим себе удовольствие утром. Я прошу у тебя только десять секунд, чтобы пойти к Медору и дать ему сахару.
11
По дороге я рассказал ему о деле Градос. Его Величеству не понравился мой рассказ.
- Видишь, какова жизнь, - вздохнул он. - Ищут вора картин, а находят торговцев наркотиками: это как Генрих IV на вокзале Аустерлиц: ты ждешь грущи, а появляются боши.
Турин почти пуст. Это как раз то время ночи, когда те, кто возвращаются домой, встречаются с теми, которым рано выходить на работу... И те и другие падают от недосыпания...
Темнота так же плотна, как испанское вино. Несколько капель дождя упало на асфальт.
- Видишь, - пробормотал Беру, - если у тебя есть порок, ты за него платишь. Каприз мадам Кабеллабурна, ее шофер, Градос, другой парень, о котором ты говоришь, и его мышка, если бы они были нормальными, то в настоящий момент они были бы живы.
- Да, но время относительно! - вздохнул я. - Человеческая жизнь так коротка, Толстяк! Так ненадежна!
- Я дам тебе посмотреть на мою... если она ненадежна, - возмутился булимик.
Наши шаги гулко раздавались по пустой улице.
- Разве ты не чувствуешь, до какой степени настоящее мимолетно, Берурье Александр-Бенуа? Ты не ужасаешься при мысли, что каждая секунда промелькает раньше, чем ты сумеешь ее прочувствовать?
- Ты в настоящий момент занимаешься тем, что декальцинируешь свой мозг, - изрек Скромный. - Настоящее - это не секунды, которые мелькают, Сан-Антонио, ты здорово ошибаешься. Настоящее - в том, что ты жив и хорошо себя чувствуешь в своей шкуру и что есть... другая половина человечества.
Убедительно, а? Это разговор двух французских фликов в конце ночи на улицах Турина. Беру, в своем роде, это думающее животное.
- Барнаби был здесь, - сказал он мне, указывая на низкую дверь в облупившемся фасаде дома.
Я осмотрел окна. Они были темны, как намерения садиста. Надо войти в этот дом.
Я достал свой "сезам" и начал работать над замком.
Мы проникли в прохладное место, в котором пахло салом, вином и макаронами.
Я включил свой карманный фонарик и в его свете обнаружил, что мы находимся в складе лавочника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37