Нам нечего ловить в этой стране. Здесь совсем другие люди и, вообще, здесь все не по-людски. У меня уже башка идет кругом!
Я колеблюсь по поводу того, стоит ли мне сообщать об инциденте администрации. Хорошенько подумав, я отказываюсь от этой затеи. Хозяева гостиницы обратятся за помощью в полицию, а мне это вовсе не надо. Мы с проклятиями начинаем наводить порядок.
- Как ты думаешь, что искала у нас та паскудина?
- Наверное, конверт...
- Ты так думаешь?
- Не вижу другой причины.
Толстяк, уперев руки в боки, застывает в центре комнаты.
- Нужно все-таки выяснить, что же нацарапано на этом чертовом конверте, верно?
- Да, надо. Но тот, кто может прочитать адрес, сам охотится за ним. Так что мы попали в порочный круг, приятель.
- Если уж речь зашла о пороках, согласись, Сан-А, что эта Барбаралакомый кусочек.
- Если проглотить сразу, то да; но его не стоит долго смаковать.
- Ты хочешь сказать, что она не первой свежести?
- И даже не второй. Толстяк. Тебе будет намного лучше со своей кашалотихой. А эта рыжуха похожа на раскаленный паяльник, о который недолго обжечь пальцы.
После этого разговора мы идем на боковую. Но мне не спится. Я уже нахожусь на грани того, чтобы пойти сдаваться в бюро находок, когда мне в голову приходит другая мысль. Я снимаю трубку и набираю номер баламута Рульта.
На том конце долго не снимают трубку. Я задаюсь вопросом, не остался ли он на ночь в парфюмерных объятиях неутомимой мисс Ловикайфмен, но нет. В мою ушную раковину через трубку вливается густой, как жидкая смола, бас:
- Да?
- Это Сан-А!
Наверное, мое имя заставляет его встряхнуться.
- А! Подождите секунду, мне требуется глоток дезинфицирующего, чтобы проснуться.
Бутылка виски, наверное, находится у него под рукой, так как мой слух без труда улавливает характерное бульканье.
- Готово, Сан-Антонио, слушаю Вас.
- Разве мы больше не на "ты"?
- Если ты так хочешь, почему бы нет! - говорит Рульт.-Тебе не кажется, что старый краб здорово выбил всех из колеи своей дурацкой шуткой?
- Как там утряслось с легавыми?
- Неплохо. Им сказали, что с Ямомототвердолобо случился сердечный приступ, он подошел к окну глотнуть свежего воздуха, сильно наклонился и нырнул головой в асфальт.
- Их устроила эта версия?
- Вполне. Мы ведь здесь уважаемые люди, старина, нам привыкли верить на слово.
- Конверт до сих пор у тебя?
- А как же, он лежит в сейфе. Я собираюсь завтра показать его сиру Приз-Парти, знаменитому англичанину, который поселился в Японии сразу после войны, чтобы заниматься исследованием старо японских языков со времени становления шоконата.
- Ладно. Я хочу еще кое-что спросить у тебя о стариканепрофессоре. Помнишь, перед тем как прийти в транс, он что-то выкрикнул по-японски? Ты понял, что он хотел сказать?
- Это было проклятие.
- И только?
- А разве этого тебе мало?!
- Что ты думаешь как знаток местных нравов, чем может быть вызвана подобная реакция у японца?
- Это наверняка что-то связанное с религией, но к этому, увы, мне нечего добавить.
Он зевает, как мясник, которого крупно подвели с поставкой свежего товара.
- Сейчас оставлю тебя в покое,-извиняюсь я.
- Отличная мысль! Как тебе моя обворожительная американка?
- Немного шебутная по периферии, но в остальном очень милая.
- Правда, гостеприимная?
- Скорее, она предпочитает самообслуживание!
Он смеется.
- Мне нравятся такие кадры. Они упрощают жизнь настоящим мужчинам и помогают решить физиологические проблемы.
Я прощаюсь с ним и отключаюсь на полдюжины часов, в течение которых мне снится, как искореженный профессор Ямамототвердолобо падает с неба, вопя: "Будьте вы прокляты!"
***
На следующее утро, когда мы спускаемся в холл, портье показывает нам на двух типов, сидящих рядом с выходом. Вышеуказанные месье встают и подходят к нам. Они среднего роста, в серых костюмах и черных соломенных шляпах в американском стиле. Оба - японцы, и у обоих на круглых лицах написано такое же радушие, как у сонного мужика, который с тяжелой похмелюги скрутил козью ножку из последней трешки
Я смотрю на них без особой радости, предчувствую, что они доставят нам немало хлопот.
- Полиция,-бросает один из них по-французски,- следуйте за нами!
Берюрье смотрит на меня понурым, как уши таксы взглядом.
- Тут афиняне афигенели, персы оперстенели, сатрапы сотрапезднулись, а крестоносцы хряпнулись крестцами и остались с носом! - выдает Берю.
Что в переводе на разговорный язык означает:
- Нас хотят повязать, надо рвать когти!
Но я утихомириваю его взглядом. Не можем же мы устроить ковбойскую разборку прямо в вестибюле гостиницы! Тем более, что можно смело рассчитывать на поддержку нашего посольства.
- В чем дело? - спрашиваю я.
- Узнаете позже,- отрезает легавый.
Мы не настаиваем и выходим в сопровождении двух ангеловхранителей.
- В Японии полицейских тоже называют легавыми?- интересуется Толстяк.
- Не знаю.
- Их скорее всего называют здесь утятами.
- Почему?
- Да потому, что они желтые! Это же ясно, как божий день!
Как видите, мой Толстяк весьма и весьма любознателен и не менее наблюдателен, как сказал бы мой знакомый наблюдатель со стороны двух нулей H (29).
Нас усаживают в большой черный автомобиль. За рулем сидит один тип. Я узнаю его по желчному взгляду в мой адрес - это шофер той самой тачки, у которой мы вчера прокололи шины. У меня возникает предположение, что мы можем испытывать определенные трудности с интерпретацией своего вчерашнего поведения по отношению к японским коллегам.
Телега пускается с места в карьер. Мы сидим сзади с одним из "утят". Другой сидит рядом с водителем, но держится начеку и не спускает с нас узких и пристальных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43