Вижу - доктор Линфект, и набираю. Мне отвечает сам врач. Я ему говорю: ноги в руки и - к Фуасса, после чего предупреждаю комиссариат Воскрессона, что у одного из их территориально подопечных произошла неприятность.
Успокоив совесть, возвращаюсь в гостиную. И нахожу Фуасса уже в сознании. Хотя двигатель заработал ни шатко, ни валко, и выхлоп из легких сифонит на троечку.
- Что вы сказали! Что вы сказали! - бормочет он, плача. - Мадлена, моя маленькая Мадлена не умерла, нет. Моя пышечка...
Его Мадлена! Его пышечка! Черный хлебец, это точно! Он был пекарем в душе, наш астматик!
- Успокойтесь! Дышите расслабленно, сейчас придет доктор.
- Где она? Я хочу ее видеть... Что с ней случилось? Неужели это правда?
Перед таким приливом вопросов я чувствую себя вышедшим из берегов. Чтобы скрыть неловкость, хватаю пульверизатор и прошу открыть рот, что, как это ни парадоксально, является лучшим средством закрыть его. Он заслужил очередное по расписанию купоросное опрыскивание в сточный желоб. Ну вот, он начинает нормально дышать. По телеку в это время какая-то дама рассказывает о жизни в горах, а я жалею только об одном, что наша Гора не сидит здесь, слушая и млея.
Пинюш по дороге повстречался с бутылью шампанского, о которой ранее упомянул Фуасса, и теперь тихонько с ней общается. Он выплескивает ей часть своих эмоций, а она ему - слова утешения.
- Ну как, получше? - спрашиваю я у рантье.
- Немного, спасибо. Умоляю вас, расскажите, что произошло.
- Не стоит пока об этом. Когда мы пришли, вы были у себя в комнате наверху, не так ли?
- Да, я дремал. Мадлена, ну мадам Ренар, пришла сообщить о вашем визите. Пока я накидывал халат, она спустилась обратно. Я думал застать ее здесь. Не увидя, подсознательно сделал вывод, что она пошла причесаться. У нее был удар?
- Да, удар. Но не сердечный. Кто-то убил ее. Он испускает такой стон, что ни одна музыкальная пила не исторгнет ничего похожего.
- Убил! Какой ужас! Достойная женщина, не причинившая зла ни единой мошке!
Я говорю про себя, что, может быть, она в самом деле уважала мошек, бедная людоедка, но, по-моему, не простаков, которых она холила и лелеяла. Ох, не зря, не зря мне так захотелось завернуть вечером в Воскрессон. И дело Фуасса значительно сложнее, чем я предполагал.
Пино бормочет:
- Ты заметил, Сан-А, что лужайка усыпана банкнотами?
- Банкнотами? - удивляется бедный Фуасса.
- Где сундук, в который вы положили миллионы? - спрашиваю я.
- Наверху, в кабинете.
Выхожу из гостиной не говоря ни слова и карабкаюсь на верхний этаж. Бегло осмотревшись, обнаруживаю спальню Фуасса, другую, служившую будуаром домоправительницы (они разделены только ванной комнатой), и наконец, кабинет рантье-астматика. Сейф и в самом деле тут, но его тяжелая дверца распахнута, как рот больного, которому вырезают гланды. Полки бронеящика пусты. Один нот достоинством десять кусков сиротеет на полу. Озадаченный Сан-Антонио садится на угол письменного стола и делает то, что делает нормально выточенный шуруп: он шурупит[4]. Он хочет понять. Это естественно, не так ли? Он говорит себе кое-что о мамаше Ренар и отбеливателе "как бишь его..." Он говорит себе еще много поучительного и затем спускается вниз.
Папаша Фуасса добрался-таки до тела возлюбленной и воет так, что окрестные псы, желая перекрыть его, начинают выть на луну.
- Моя Мадлена! Моя Мадлена! - астматирует он. Он воет громче, чем могла бы сама Мадлена. Он месит дрожащими руками столь любимое тело, и дыхание его прерывается. Нам пришлось истратить столько сил, Пинюшу и вашему герою, чтобы оторвать его от своей Джульетты. Пока селянин ля Пино ведет его в "хоум", я наклоняюсь над дамой и смотрю на ее рот. Потерев кончиком носового платка ее губы, вижу, что помада стирается, как, впрочем, большинство помад. Катапультируюсь в гостиную и хватаю сигарету, лежавшую в пепельнице. Никаких следов! Ну, ребята, это улика, или я ничего не петрю? Ухватили сюжет? Нет? Ну тогда у вас, простите за бестактность, кроличий понос вместо мозгов. Шевелите кочаном, какого черта? Или тогда подарите ваши серые ячейки пчелам, они там отложат мед! Следите за логикой и закройте пасть, а то сквозит! Раз на сигарете нет следов помады, то курила не усатая Мадлена. И не папаша Фуасса, которому из-за астмы сей спорт противопоказан, гм-гм? Вывод: на асиенде был третий.
Вы не поражены? Погодите, доказательство Сан-А-Великолепного еще не кончено, мне еще скакать тридцать метров до камеры хранения всех идей, дети мои. Я сейчас воображу сцену. Перед тем как мы дернули звоночек папаши Фуасса, ситуация представлялась таким образом: папа Фуасса на лежаке в полном кризе. Внизу его мышка смотрит кетч по телеку в компании некоего господина, которого мы назовем "X" для удобства перемещения. Этот "X" вместе с дамой собирается кое-что переместить. И это нечто, я готов держать пари на брачную ночь в Праге, против открытия чекового счета по переписке; суть четырнадцать кирпичиков. Появляемся мы. Приятель мадам Ренар берет ноги в руки и затаивается. Старушка нас встречает, вводит и говорит, что идет предупредить основного. Она-таки идет его предупредить. Но предупреждает и своего дружка "X". Улавливаете, мои маленькие, страдающие запором тыковки? Можно продолжать? Уверены, что еще нет мозговой грыжи? Ну ладно! Наш поздний визит пугает сообщника. Он говорит себе, что самое время зацапать денежки, поскольку оные могут уплыть из-под носа с прощальным приветом. Он говорит это мамаше Ренар, которая поднимается наверх открыть сейф и схватить сок овощей[5]. Только там, в саду, между двумя персонажами происходит тюрлимбомбом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37