– Не видели ли вы одного пассажира, который спустился бы с насыпи и сел бы в этот «Мерседес»? – спрашиваю я. – Седого бы месье в велюровой куртке и галстуке?
– Я видел двух пассажиров, которые бы спустились с насыпи, – дает исчерпывающий ответ последователь Пармантье, – того, о котором вы болтаете, и еще одного, молодого, в дождевике и воскресном картузе.
Тысяча против десяти за Берюрье, ребята. Толстый, человек благородной наружности и плебейского вида, точно восстановил картину трагедии. Юноша в картузе выбросил Клер. Oтидестилетний исполнил для меня свой номер, и, пока я мерил шагами железнодорожную насыпь в поисках малышки, эти два месье воспользовались общим возбуждением для того, чтобы скромно удалиться. Их ждал автомобиль.
И этот автомобиль во время пути подавал сигналы, чтобы указать нападавшим, что поезд приближается к намеченному месту. Уверен, что очень скоро мне самому придется здорово попахать.
– В каком направлении ушла машина? Прокладчик борозд описывает рукой движение, которое может вызвать в памяти центрифугу стиральной машины.
– Развернулась. А потом фьюить туда. Туда означает – в сторону Панамы.
– Спасибо.
С мрачным от мыслей челом я возвращаюсь к Берюрье и закрепляю его триумф рассказом о свидетельских показаниях деревенского пентюха.
Жиртрест качает апоплексическим рылом.
– Я чуял это, – говорит он с достоинством. Таков он, Берю, всегда сдержан и строг в сложных ситуациях.
– Все это очень печально, – продолжает он, указывая на брезент. – Милая несчастная куколка! Она напомнила мне одну артистутку, которую я видел в одной театральной пьесе. Как ее звали, я не помню, а пьеса называлась «Причуда Альфреда» де Мюссе. По названию я вообразил, что это должно быть смешно. И что ты думаешь, вляпался в такую тягомотину. Бабы болтали, как дамочки из высшего света, которые стараются запудрить тебе мозги. Нет, все-таки я предпочитаю киношку. Слышишь, позавчера я видел Брюта Ланкастрата в одном фильме, ну вот играет, не оторвешься.
Так как ситуация не располагает к театральным воспоминаниям, я кладу конец его умствованиям.
– Мне не дает покоя, – признаюсь я, – эта перчатка под мостом... Она может означать, что был кто-то еще, кто поджидал, схоронившись в одном из углублений.
– Да нет же! Это перчатка парня, который толкнул девушку. Она ухватилась, чтобы удержаться, и перчатка этого типа осталась в ее пятерне.
– Толстый, у тебя на все есть ответ.
– Тебе не кажется, что мы теряем время рядом с мадемуазель? – беспокоится Берю. – Пока мы здесь изображаем похоронную команду, эти скоты успеют спрятаться в укромном местечке.
– Бог с ними! – говорю я. – Это не последняя наша встреча. Мир тесен.
Изрекая эти вещие слова, я обследую чемодан покойницы. Вот нижнее белье, от которого при других обстоятельствах накалилась бы моя спинномозговая спираль, вот легкие душистые, как весенний букет, платья, а вот в приплюснутом кармашке и дамская сумочка.
Я открываю ридикюль, чтобы сделать инвентаризацию. В нем 560 франков с мелочью, удостоверение на имя Клер Пертюис и еще одно на имя Эммы Боу. На обоих одна и та же фотография – фотография погибшей; уверяю вас, что это многовато для одной.
Кроме этих документов, я обнаруживаю классические принадлежности путешествующей красотки: губную помаду, кисточку для век, пилку для ногтей, тональный крем и т. д.
Я кладу сумочку в чемодан, предварительно сунув в карман оба удостоверения, неожиданно выплывшие на свет.
– Твоя нана не была католичкой, – замечает Толстый.
– А если бы и была, я все равно не стал бы строить из себя ее ангела-хранителя, – отвечаю я, и мой ответ звучит анахронизмом.
Прибытие коляски национальной жандармерии кладет конец этому теологическому спору. Следует презентация господ жандармов. Мы болтаем, мы вырабатываем единый план сельской компании, в полной глухомани действовать иначе просто невозможно, и толстокожие гвардейцы закона увозят нас к ближайшей деревеньке, где мы нанимаем тачку до Парижа.
Часом позже мы выгружаем наши бренные тела у Старика. Внутри он весь кипит, наш босс.
– Я удивлен, Сан-Антонио, – холодно говорит он мне. – Я доверил девушку вашему присмотру, вам двоим, и вам удается ее...
В этом он прав. Я должен был беречь эту Клер-Боу как зеницу ока. Если бы я следовал за ней по пятам на цыпочках, эти два коридорных зуава не посмели бы действовать. Тут только одна загвоздка! Когда охмуряешь красотку такого калибра, и в голову не приходит сопровождать ее в туалет. Во всяком случае без ее на то разрешения.
– Признаю, патрон, – убедительно соглашаюсь я, – вы можете ругать меня, я заслужил это.
Деду всегда надо уступать, это утешает лохматого. Он снова обретает покой и ясность ума.
– Словом, я надеюсь, что вы возьмете реванш, – любезно продолжает он. – Вы ведь не тот человек, которому ставят мат, Сан-Антонио.
Я воздерживаюсь, чтобы не ответить ему, что сам я скорее шах, окруженный гаремом. От каламбуров у Старика волосы встают дыбом, а их у него не больше, чем на стеклянной крыше Большого Дворца.
– В конце концов, – продолжает он, – эта девушка служила нам лишь путеводной нитью. Она вела от Зекзака к неизвестному. К тому же, этот неизвестный начинает вырисовываться: вы уже засекли седовласого мужчину и «Мерседес»...
– Плюс второе удостоверение девушки, – очень кстати напоминаю я.
– Оно могло быть и первым, а не вторым, – многозначительно произносит великий патрон.
– Точно так, – бросает наобум Берю, который до этого спал на краю письменного стола.
Для приличия он начинает крутить в руках массивную чернильницу Старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40