Когда я открываю окно, у меня такое чувство, будто что-то должно произойти. Чудесно! Мне кажется, что серый период топтания на месте минул и я начинаю новую эру.
Вскакиваю с перины. Снизу поднимается аромат свежего кофейка. Я начинаю набирать ванну, насвистывая модный шлягер «Держи карман шире, вылетит птичка», шум воды под напором создает идеальный музыкальный аккомпанемент. Да, решительно все идет прекрасно сегодня утром.
Когда объем воды в резервуаре, послужившем Марату саркофагом, становится достаточным, я остаюсь в чем мать родила и вверяю телеса благотворной ласке теплой воды.
Нет ничего лучше хорошей ванны, чтобы успокоить нервы. Я как раз начищаю свою сантехнику, когда раздается стук в дверь. Голос Фелиси зовет меня:
– Антуан!
Я выключаю мощную струю душа:
– Да, мам!
– К тебе пришли!
– Да кто же это?
– Какая-то женщина!
– В такой час?
Фелиси понижает голос.
– Ты меня слышишь?
– Ну!
– Это негритянка...
Не хватает еще пойти ко дну в гигиеническом резервуаре, который квартиросъемщики иногда используют для хранения картошки.
– Негритянка?
– Почти. Точнее, кофе с молоком. Малышка Сахарная Тростинка!
– Пусть войдет! – ору я.
– Сюда? – лепечет маман.
– Да.
– Но... Антуан!
– Не волнуйся, эта девочка робеет, когда видит мужчин одетыми!
Фелиси идет за очаровательной брюнеткой, а я тем временем ополаскиваю глаза и уши холодной водой. Дверь открывается, и сквозь банный пар я различаю мою вчерашнюю подружку, задрапированную в красное платье, как пожарный драндулет (этот цвет ей к лицу).
– Привет! – бросаю я, а-ля паша, указывая ей на металлический табурет. – Каким ветром, крошка?
– Значит, вы комиссар? – говорит она вместо приветствия.
– Где это ты узнала, в Тобоггане?
– Да.
Фелиси незаметно удаляется, бросив все же недоверчивый взгляд на Белоснежку. Моя славная матушка опасается, не играет ли эта посланница заморских земель роль Шарлотты Корде.
– Я пришла пораньше, – лепечет малышка.
Она больше не напирает, а, как мсье, который не платил в течение года взносов, потеряла уверенность в себе, которая ее страховала.
– И хорошо сделала. Ты вспомнила что-нибудь о парне Греты?
– Да.
Она открывает сумочку и достает оттуда фотографию.
– Посмотрите.
Я вытираю два пальца о купальный халат, который висит рядом, и жадно хватаю картинку. Фото изображает Белоснежку с товаркой перед Тобогганом. Их обеих снял (осмелюсь так сказать) уличный фотограф. Они скорчили подобающие гримасы, чтобы по возможности больше походить на звезд Голливуда.
Признаюсь, я не вижу связи – даже сексуальной – между этим скромным прямоугольным параллелепипедом и делом, которое поглощает мое внимание
– Что это за тетка рядом с тобой? – спрашиваю я наобум.
– Это Ольга из Пуатье!
– Ну и что дальше?
– Дело не в ней, мсье комиссар!
Так как кроме двух измерительниц панелей других живых существ не видно, я все меньше представляю, к чему она клонит.
Рожай скорей, крошка, побереги мои мозги.
– За нами, – говорит она, – что вы там видите?
– Улицу...
– А у тротуара?
– Тачку?
Мисс кофи энд милк скрещивает свои смуглые ноги с золотистым отливом так высоко, что, благодаря позиции, мне открывается панорама до самых пределов.
– Да, – шепчет она, – тачка. Это машина того парня, который приезжал к Грете, и можно различить номерок, особенно если воспользуетесь лупой!
Милая крошка! Я встаю и протягиваю ей руки, с которых стекает вода.
– Ты чудо туземного искусства! – уверяю я. – Какая гениальная идея пришла тебе в голову!
Жеманясь, она объясняет:
– Когда мы расстались, я пошла в Тобогган выпить рюмочку и узнала, кто вы. – Она опускает глаза, отягощенные голубыми тенями и целомудрием. – Я сказала себе, что если бы я смогла вам помочь, то, может быть, и вы протянули бы мне руку!
Вот в чем дело!
– Что случилось, лучезарная Аврора?
– Это с одним из моим друзей. У него неприятности с полицией.
– У твоего Жюля?
– Ну да.
– Что за неприятности?
– Один приятель сунул ему наркотики, а он и не знал, что...
– Ну конечно, он чист... как снег! Ну ладно, как его зовут, попытаюсь добиться для него режима благоприятствования. Это все, что я тебе должен?
– Еще одно, мсье комиссар.
– Что еще?
– Я бы хотела, чтобы никто не знал, что я приходила. А то подмокнет моя репутация...
– Хоть я и принял тебя в ванной, об этом можешь не беспокоиться.
Успокоившись, она бросает на меня осторожный жаркий взгляд, сначала снизу вверх, потом слева направо и возвращает его, пока не находит точку пересечения моих меридиан.
– Вы красивый мужчина! – оценивает хозяйка подстилок.
– Да, – говорю я, – как раз на прошлой неделе в газете «Франс Суар» был репортаж на эту тему. Министр искусств даже предложил мне место жеребца-производителя в особняке Бретей. Я отказался, потому что пришлось бы вести оседланный образ жизни.
Натюрлих, сборщица зрелых бананов не сечет в такого рода остротах.
Так вот, вода остыла, и, кроме того, я тороплюсь использовать ее грандиозную наколку, ласково намекаю ей, что она может проститься со мной.
– Ты дашь координаты своего сутенера женщине внизу, чтобы мы в свою очередь помогли ему.
– Спасибо, мсье комиссар!
– Не называй меня все время мсье комиссар, особенно когда я нагишом, это оскорбляет достоинство моей профессии.
– И все же я не могу вам сказать мадемуазель, – делает ударение она, разглядывая резиденцию моего самолюбия.
Через три четверти часа, промчавшись через Пантрюш на такой скорости, которая оставила в растерянности всю русскую знать, сидящую за рулем своих такси, я высаживаюсь у конторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40