Обычно в таких случаях подобные типы, оголяясь, отстегивают свою искусственную ногу, вынимают челюсть и стеклянный глаз. Конец! Публика аплодирует, зажигается свет, и на сцену выходит новая стриптизерка, одетая в меха. Удивительно, как публике может нравиться, когда женщины, одетые в меха, раздеваются догола!
– Итак, – говорю я, стараясь не улыбаться, – этот достойный человек накладывает вам на нос тампон... Предполагаю, что тампон был пропитан хлороформом?
– Совершенно верно, – подтверждает Берта.
– Черт возьми!
– Вы мне не верите? – с крайним изумлением обнаруживает Берта
Оба ее копьеносца негодуют. Как можно осмелиться подвергнуть сомнению утверждения человека столь высокой морали! Разве это мыслимо! Это коварный удар, нанесенный в непристойное место благопристойности!
– Да нет, дорогая моя, я верю вам на слово!
– Значит, верите? Так вот, я вдыхаю этот ужасный запах. Ах! При одной мысли об этом меня начинает тошнить! Она говорит хозяину:
– Ну принесите же мне зеленого шартреза!
Для Берю, полагаю, это шартрез рогоносца... Ей подают заказанный напиток. Она пьет.
– Я теряю сознание, – продолжает она.
– Мгновенно?
– Да, почти.
Это уже не из Ника Картера, это из гангстерских историй.
Если бы она рассказывала это со сцены Альгамбры-Морис-Шевалье, от публики не было бы отбоя.
– Ну а дальше, моя дорогая?
– Я пришла в себя в какой-то комнате с закрытыми ставнями!
Как это романтично! Прямо как в сказке «Спящая красавица»! Это вам не какой-нибудь там шутник похитил Толстуху, а сама фея Марголена.
– Какая потрясающая история! – восклицаю я, ущипнув себя, чтобы не расхохотаться.
– Мы же говорили тебе! – ликует Берюрье, переполненный гордостью обалдуй.
– И что же они с вами сделали? – спрашиваю я у Усатой
– Ничего, – вздыхает она, и голос ее выдает разочарование в три метра шестьдесят сантиметров высотой на два метра шириной.
– Ничего?
– Ничего!
– Фантастично, не правда ли? – спрашивает меня Берю.
– В самом деле...
– Я оставалась взаперти вплоть до последнего момента, – продолжает героиня. – Мне давали есть, пить и читать...
– Кто?
– Человек, который меня похитил.
– А потом?
– А потом, сразу после полудня, ко мне пришел еще один мужчина вместе с первым. Он на меня посмотрел и стал негодующе вопить. Он на чем свет ругал своего сообщника. Я поняла, что он с ним в чем-то не согласен. И тогда эти господа завязали мне глаза. Меня поддерживали, чтобы я не споткнулась, а затем посадили в машину. Какое-то время мы ехали. Когда сняли повязку, я увидела, что мы находимся на берегу Сены, недалеко от Сен-Клу, в районе бывших заводов Бреге... Эти люди меня высадили... Мне пришлось идти пешком аж до моста Нейи и там взять такси, чтобы добраться домой. Представляете?
Она расстегивает третий крючок своего панциря.
– Вот и все. Теперь, господа полицейские, думаю, было бы неплохо, если бы вмешались вы.
Глава третья
Когда мамаша Берю умолкает, устанавливается тишина и такое напряжение, какое испытывают штаны короля Фа-рука!
Альфред, чемпион шампуня на масле всех категорий, смотрит на свою Эгерию обволакивающим бархатным взглядом. Он горд тем, что спит с дамой, с которой приключаются такие необычные истории. Берю был бы тоже удовлетворен, если бы положение полицейского не напелемкн его вполне оправданными комплексами. Разве его пройдоха не сказала только что, что нам, полицейским, надо стать на тропу войны.
Я смотрю на Толстуху с ее огромными сиськами-поплавками, с ее могучей задницей, словно сделанной из латекса, с ее рылом ожиревшей маркитантки. То, что эта безобразная стареющая баба подобна неописуемому кошмару, это еще куда ни шло; то, что ей удается наполнить смыслом существование двух ничтожеств, я согласен; как говорил некто (не из самых великих, а простой продавец цветов) – это меня не касается. Но чтобы эта ходячая требуха устраивала нам сеанс дешевого кино с похищением в «кадиллаке», хлороформом в лесу, заточением и повязкой на глазах, – вот тут я уже пас.
Будь ей двадцать лет, имей она смазливую мордашку и привлекательную внешность, я бы, возможно, согласился посмотреть с ней вдвоем вторую серию. Только сейчас мы имеем далеко не тот случай, и общий вид этого сооружения из требухи начинает у меня вызывать боязнь высоты.
– Ты не знаешь Берту, – утверждает Толстяк. В глазах доброго поросенка стоят красные слезы.
– Я ее достаточно знаю. Если бы я продолжил расследование, то наверняка оказался бы среди соискателей ее добродетели...
– Она не способна выдумать подобную историю. Ее ноги слишком прочно стоят на земле!
Я бы ему ответил, что они чаще смотрят в небо, но зачем внедрять в эту благородную душу такие удручающие образы.
– Отправляйся дрыхнуть со своей похищенной королевой, Толстяк... Повторяю тебе, я решил должным образом использовать свои три дня отпуска. Завтра мне предстоит совершить похищение. И, поскольку речь идет о приятной брюнетке, предрасположенной к пороку, я не имею права растрачивать свой запас энергии.
На этом я его оставляю и сажусь в тачку. Проезжая мимо бистро, я на мгновение замечаю толстую Берту со своим запасным колесом, повисшим на ее борцовской руке, выкрикивающую в мой адрес бранные слова.
Когда я прибываю домой (как говорят в Савойе), телепередачи завершаются сенсационными дебатами лысых о концепции суппозитория в современном мире. Лысый в очках утверждает, что суппозиторий должно вводить как можно глубже и что, следовательно, надо обратить особое внимание на его аэродинамические качества; лысый с усами ему отвечает, что эффективность суппозитория состоит не в скорости, а, напротив, в неспешности его продвижения и что было бы неплохо придать ему квадратную форму;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39