И проникаться завистью к тебе. Но не потому, что ты обокрал их. А потому, что у них пока не получилось так же точно обокрасть себе подобных.
Хочешь владеть людьми — «рули» их сознанием. Поначалу самые продвинутые из новых русских взяли под опеку старую интеллектуальную элиту, от непривычных ласк поспешно оттаявшую. Но стоять бесконечно на цыпочках, с благостным видом внимая зауми, что спускают тебе за твои же деньги люди, неспособные заработать жалкого миллиона, и чувствовать себя при этом недоразвитым болваном — занятие, согласитесь, мазохистское.
А посему, добившись, что образ бизнесмена-спонсора стал сливаться в массовом сознании с окружающими его знаменитостями, можно было перейти к следующему этапу — начать формировать собственные культурные сливки, понятно говорящие, хотящие того же, что и ты, а стало быть, предсказуемые и адекватно мыслящие.
Мощная информационная машина, пропагандирующая «новое время, несущее новые ценности», обрушилась на обнищавших, затравленных, разочаровавшихся во всем и вся людей и за короткое время перемолола в них прежние, казавшиеся незыблемыми представления о добре и зле.
В видеотеках закрутились второразрядные штатовские боевики, с прилавков сметались выпеченные на потоке ужастики и детективы, с эстрады писклявые содержанки доносили до масс «фанерные» тексты. Пенсионерок и домохозяек, отчаявшихся на закопченных своих кухоньках в ожидании добра, интенсивно «намыливали» мексиканскими сериалами.
Забелин проскочил метро «Войковская». На огромном водруженном возле Ленинградского шоссе щите с надписью "Кухни «Танго» известный шоумен, облапив откинувшуюся у него на руках девицу, сообщал прилюдно: «Я это делаю здесь».
«А где бы еще это и делать?» — не удивлялись поспешающие в метро прохожие, у которых все равно не было денег ни на кухню, ни даже на грудастую девицу. Но появлялась мечта.
Люди попросту перестали удивляться. Сначала устали, потом утратили способность. На смену прежнему воодушевлению пришла обреченная безысходность. Безразличие повисло в воздухе и микропылью впиталось во все окружающее, разрушая последний защитительный барьер — способность к насмешке. Сатира, в самые тяжелые годы низвергавшая навязываемый официоз и дававшая силы жить, проистекает из чувства нравственного превосходства. Зависть же порождает лишь озлобленный и бессильный мат. И она же уничтожает иммунитет на пошлость.
Недавно Забелин подвозил двух банковских стажеров, толковейших молодых ребят, когда по радио заурчал томно низкий женский голос, рекламирующий сантехнику: «Буль-буль-буль, в джакузи я валяюся на пузе. Задумчиво в экстазе я сижу на унитазе». В последнее время, по наблюдениям Забелина, начал формироваться новый, невиданный доселе жанр «братковой» лирики. Похоже, не довольствуясь уже ролью заказчиков, крутоголовым захотелось за собственные деньги «малек потворить».
От неожиданности Забелин было расхохотался, но, глянув в зеркало заднего вида, озадаченно замолчал — непонимающие, вымученные улыбки выпускников бизнес-факультета испугали его куда больше извращенки, впадающей в исступленно-восторженное состояние при собственном мочеиспускании.
…Все возможные места парковки у зала вылета «Шереметьево-2» были, как обычно, забиты машинами «извозчиков». Если же кому-то и удавалось втиснуться меж ними, то над счастливцем сразу нависала беда — меж рядами с неприступными лицами прогуливались два гаишника, один из которых держал снятые перед тем номера, другой в охотничьем азарте постукивал себя по ляжке длинной отверткой.
Но даже парковаться было некогда. Потому, завидев гаишников, Забелин затормозил прямо подле них, посреди проезжей части. Не заглушая двигатель, выскочил из машины.
— Отгоните в сторону, мужики! Минут через пятнадцать вернусь! — крикнул он, вбегая в раздвинувшиеся двери аэровокзала.
Найдя на электронном табло указатель «Лондон — сектор 7», побежал в заданном направлении. Издалека увидел сухощавую женскую фигуру, непрестанно махавшую рукой в сторону зоны таможенного контроля. Там, с баулом через плечо, стоял пятнадцатилетний мальчишка, медливший уходить на посадку. Завидев подбежавшего Забелина, он оживленно замахал:
— Папа! Ну что же ты? Обещал ведь!
— Извини, сынок! — Забелин ласково обнял за плечи жену, та в свою очередь обхватила мужа за талию, и теперь они вдвоем, тревожно улыбаясь, смотрели на удаляющегося сына.
— Через месяц жду! Как обещали! — оглянувшись еще раз, припомнил сын.
Возле стойки регистрации билетов толпилось с десяток человек. Мальчик со снисходительным лицом обогнул их и подошел к соседней — пустующей, с табличкой «Бизнес-класс».
— Места для курящих! — протягивая билет, буркнул он и, еще раз махнув рукой застывшим в прежней позе родителям, скрылся в зоне паспортного контроля.
— Даже сына не мог проводить по-человечески. — Жена поспешно освободилась от обнимающей руки.
— Ну что? — не слишком огорчился Забелин. — Кончились его каникулы, а значит, и наша каторга. А может, разбежимся официально?
— Договорились же. Когда он окончит колледж. Ты уж потерпи, Забелин.
— Тогда сегодня же возвращаюсь к себе на Ленинский.
— С чем нас обоих и поздравляю. Хорошая квартира?
— Отделать все руки не доходят. А по месту — то, что надо. Думаю выкупить. Тебя подвезти?
Они подошли к выходу.
— Спасибо, не надо.
К ним приближался бородач лет сорока пяти. Мужчины преувеличенно вежливо раскланялись.
«Вот и все. Познакомился с любовником женщины, еще лет за пять до того казавшейся ближайшим на все годы существом, и ничего, кроме облегчения, что на этот раз удалось избежать обычных сцен, не чувствую».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91