И что сие означает?
При виде «астаховских» векселей Петраков снял с повлажневшего лица огромные свои очки и принялся протирать, не замечая, что делает это прямо потными пальцами.
— Так вот оно, значит, где вскрылось. Выходит, ваш был налоговичок. Мог бы и сообразить. Уж больно лихо от десяти тысяч отказался.
— Так что насчет векселей? Расскажете или мне догадаться?
— Да чего уж теперь? Теперь запросто. — Петраков водрузил было очки на место, но тотчас, заморгав, полез за платком. — Словом, когда Наташенька отказалась зарегистрировать договор на эти девять процентов, мы с «Балчугом» и решили, что если через акции институт взять не удастся, то возьмем через банкротство. Для этого я выписал векселя. Фиктивные, само собой, — вот их ксерокопии. А эти, встречные, сделали на время. Ну, если бы Мельгунов узнал, я бы ему показал их и объяснил, что это просто налоговая махинация. Чтобы лишнего не платить.
— Допустим. Но почему не уничтожили, когда уволили вас?
— Не успел. Астахов ваш больно прытким оказался. Не ожидал, что он по столам шарить такой мастер. Вот и — провис… Задницу потому что свою прикрыть хотел. Знал, с кем дело имею.
— В «Балчуге» знают?
— Откуда? Я им еще с месяц назад сказал, что все уничтожил.
— Сочувствую. Но решить эту проблему придется вам. Потому что если они сунутся, я разложу эти бумаги перед прокурором. И, как вы предполагаете, что он подумает, посмотрев направо, а потом налево?
— Так вы ж ему подскажете, что надо думать?
— Именно. Но при этом о «Светоче» никому ни слова. Это условие, на котором и я глаза на ваши финансовые художества закрою. Так как?
— Да и хрен с ним. Махнем еще?
— Наливайте. — Забелина охватил озноб человека, который избежал опасности и лишь много позже осознал грозившую ему угрозу.
— Стало быть, если бы Астахов случайно не обнаружил эти встречные векселя, сегодняшняя задолженность института была бы на порядок больше. И институт в любую минуту можно было бы за здорово живешь обанкротить. И все это с помощью фиктивных бумажек.
— Ваше здоровье!
— Да как решились-то? Ведь он и вам не чужой. Как же вот так, без разбора в средствах?
— Потому что о себе думал да о Наташеньке. Ведь это теперь так вышло, что вроде подставился. А могло бы и по-иному совсем статься. А тогда кто бы с меня что спросил? И не кривитесь. Небось местами бы поменяться, так то же самое и сделали бы. Не так разве? Я институт под один банк подкладывал, вы — под другой. Так какая меж нами разница?.. Да только в том, что вы сейчас наверху оказались. Потому и имеете право судить. Я вот Астахова вашего едва не порешил. А вы со мной торгуетесь. Потому что интересы совпали. Так-то. А то моралистов развелось, как грязи…
— Жалко, что так получилось, Александр Борисович, — от обсуждения этической стороны сделки Забелин уклонился.
— О как! Уж и расчувствовались. Правильно вас тогда, в девяносто первом, завлабом не сделали. Не готовы были. Да и теперь глядите, не сгореть бы. Э, не надо бы говорить. Да больно коньяк хорош. Повиниться хочу.
— Да повинились уже. Я же обещал прикрыть.
— Я и говорю, не по должности добренький. Помните, может, из института вас турнули?
— Ну?
— Так это я вас тогда сработал. Когда новое партбюро выбирали. И вы тогда едко так против Шишаева выступили.
— Да какой из него парторг? Он бы и на партбюро либретто свои писал.
— То-то что. А Мельгунов как раз его и проталкивал. Потому что зашатался Юрий Игнатьевич в тот момент и нужна ему была в институте своя спина.
— Я в эти игрища посвящен не был. Не тот уровень.
— Опять правда. А того вы не знаете, что Юрий Игнатьевич меня перед собранием как раз и попросил с доверенными людишками переговорить, подсказать. А вы мало что не поддержали, так еще цицеронством своим чуть и вовсе планы его не порушили. Ну а я уж, извините великодушно, подал это соответственно… Потому что завлабом стать хотел. И рисковать шансом не мог. Я ведь так и рассчитал тогда: не станет Мельгунов, с его амбициями, объясняться. Вычеркнет вас, по своему обыкновению, да и разотрет. Да и вы с тем еще петушиным гонорком были… Вот и выходит, что хоть вы все там из себя и таланты, а развести вас умному человеку — делать нечего.
— Колоритная вы, оказывается, фигура, Александр Борисович.
— А вы думали? Я к чему это? К тому, что насквозь вас со всеми вашими подходцами читаю. Только беда моя, а ваша удача, что во всей этой сваре у меня один интерес был — Наташенька. И если б не она, во бы вам чего выгорело! Так что за нее, если обидите, вам взыщется. Вот теперь и посошок можно.
Он поднялся, посмотрел насмешливо на обескураженного Забелина:
— Ничего, оправитесь. Жизнь — она такая. Вчера при персональной машине, а сегодня, глядь, и мусор по утрам выносить.
И, энергично вскинув руку, бывший финансовый директор НИИ «Информтехнология» Александр Борисович Петраков пьяненькой походкой удалился.
Звонок под утро показался тревожным. То ли попал на самое томное время сна, то ли и впрямь в неприятностях есть свойство передаваться во внешних звуках, но даже Юля, заснувшая лишь под утро, беспокойно задвигалась.
Телефон пронзительно зазвонил вновь, и, оберегая ее сон, он схватил трубку.
— Д-да, — прошептал Забелин, но вслед за тем взметнулся: — Когда?!
— Ночью, — голос Чугунова был взволнован. — Через пару часов грузим на самолет и — в Испанию. А там — сразу готовить к операции. Заседание правления назначено на два.
— Я не член… — напомнил было Забелин, но Чугунов поспешно прервал:
— Рублев просил собрать всю старую гвардию, — и вопреки обыкновению, не появилось при этих словах в голосе Чугунова сарказма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91