— Извините! Меня тут на сегодня в ваш кабинет определили. — Астахов сделал движение подняться.
— Да какие меж нами счеты. Пользуйтесь. — Петраков удержал Астахова в кресле. — Тем паче теперь это и не очень мой кабинет. На днях освобожу. Снимают меня, если слышали.
— Слышал, — поколебавшись, признался Астахов.
— Вот такие дела. Работаешь, знаете, работаешь. Не жалеешь себя.
Он прервался, сообразив, что «не жалеешь себя» перед налоговиком, который перед этим выпотрошил твое исподнее, — это перебор. Конечно, не совсем все выпотрошил — о списке запрашиваемых документов ему ежедневно докладывала главбух. Но и упирать на собственную филантропию не приходится. И хоть не рассчитывал застать въедливого налоговика в своем кабинете, да еще так поздно, момент договориться выглядел подходящим.
— А вы, слышал, вроде тоже закончили? Актиком, должно, быть скоро удивите?
— Ну, акт еще составить надо.
— Понимаю, понимаю. Все свести, обсчитать. Определить, что на кого подвесить. — И, заметив некоторое смущение налоговика, Петраков радостно потер ладоши. — На меня-то много, поди, накопали?
Неудовлетворенный движением плеча, расстроился:
— Потому что работал много. Кто работает, тот всегда рискует. Согласны?.. Согласны. По глазам вижу. Да и как может быть иное? Другое дело — за риск и плата должна быть рисковая. Вот взять вашу, будем говорить, профессию… Вы позволите?
Астахов наконец поднялся и, воспользовавшись этим, Петраков незаметно перебрался в освободившееся кресло у стола.
— Профессия-то у вас непростая. Тут и знания нужны, и сила воли. Я про соблазны всякие. Есть ведь?
— Есть. — Астахов сконфуженно огладил несуществующий животик. — Я вот сладкое люблю.
— Сладкое. — Петраков хохотнул. — Ну, скажете. Хотя по большому счету все мы, мужики, сластены. И ничего в этом, к слову, зазорного. Жизнь! Было бы здоровье да мани на сладости. Вам, простите, сколько платят?
— Немного.
— То-то что. А ведь задумывались — соответственно ли психоневрологическим, так сказать, затратам? Будем говорить прямо.
— А будем? — При последнем слове Астахов несколько оживился. Но ненадолго.
Петраков вновь хохотнул:
— И так знаю: не по уму платят. Ведь какое усердие вы незаурядное выказали, чтобы всю нашу хозяйственную деятельность, так сказать, поднять. То вскрыли, о чем и сам подзабыл… А что думаете? Слежу. И с уважением. И ведь понимаю дальнейшее. Я о выводах.
— А чего с выводами? Обсчитаю. Да и заключу.
— О! Хитрите. — Александр Борисович аж пальчиком потряс. — Тут ведь главное — угол зрения. Есть операция. Есть результат. А есть оценка результата.
— Ну. Это уже не к ревизору.
— Ой и лукавый! Как раз к вам. Ведь тут как подать. Как подадите, так и сжуют. Улавливаете?
— Тонкий вы человек, Александр Борисович. Слушаю, слушаю, каждое слово вроде понятно, а вот общий смысл не могу уловить. Вы со мной как-нибудь попроще. Сделайте скидку на возраст.
— Работа моя тонкая… была. По краю ходил, чтобы институт тащить. Операции финансовые неоднозначно расценены могут быть… Понимаете? Да понимаете. Иначе б не работали. Потому и важно, как результат подать. А чтобы правильно подать, необходимо мои разъяснения получить.
— Да, конечно. Как только акт будет готов, я попрошу вас, как и других, дать необходимые письменные…
— Нет, нет, нет! Именно что не после и именно что не письменные. Ведь согласитесь, я ту подоплеку знаю, что, может, и ваш взгляд на предмет, так сказать, описания переменит. Вот в чем штука! А тогда и описание само несколько иначе может повернуться… То есть фактец, он есть. А вот с чем его, простите за каламбурец, съесть, это-то и требует объяснений. А уж последующие, будем говорить, читатели, да мы ли с вами не знаем? Вашу трактовку тиражировать дальше и будут. Как некую, знаете, заданность.
— Вы, Александр Борисович, что-то мне предложить хотите?
— Уж сразу и предложить. — Петраков засмущался. — Просто разговор у нас такой добрый вышел. О мотивации.
— О мотивации?
— Хочется, знаете, чтобы люди друг друга понимали. А того паче — себя. Предположим, нашли вы в моих действиях нарушения.
— Если совсем начистоту, нарушения — это мягко сказано. — Разговор продолжался с полчаса и за это время не продвинулся, так что Астахов начал испытывать раздражение. К тому же, разговаривая, Петраков периодически приоткрывал ящик стола, и Астахов уже почти не сомневался, что в кабинет поздно вечером он вернулся именно за теми самыми бумагами, что жгли внутренний карман астаховского пиджака.
— Да, правы! Был поверхностен. Налоговый кодекс так и не удосужился в текучке беспрерывной проштудировать, — повинился Петраков.
— Да что налоговый? Пора бы уж и уголовный проштудировать, — не удержался Астахов и тут же перехватил рысий взгляд из-под толстых линз.
— Ну, уж на это-то время тратить! Когда дело подойдет, сами и статью подберут, сами и огласят. Но вот огласят ли? — тут он поднял палец, призывая собеседника быть внимательным. — Я как раз о том же — о мотивации.
— О вашей?
— Можно и о моей. Но это сейчас неконструктивно: когда начинал разгребать здесь, одна была. А теперь…
— Другая.
— Увы! И вашу хочу переменить.
— У меня-то просто. Выявить и максимально объективно описать.
— Хо-хо! — Петраков аж в ладошки похлопал. — Вот как! А я, простите, ученый и в категориях этих точненько разбираюсь. То, о чем вы сейчас, — цель. А если по мотивации… Вы вот, простите, немолодой, не очень, наверное, здоровый человек. Только без обид, ладно?
Астахов согласно кивнул, прекрасно понимая, к чему ведет, непрестанно петляя, разговор финансовый директор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91