После недолгих колебаний я подошел поближе, подергал побеги плюща и, еще раз прокляв в душе всю эту дурацкую затею, начал восхождение. Великий сыщик последовал за мной, бодро уговаривая меня не волноваться и убеждая, что в случае падения поймает меня.Но ловить меня не пришлось. Цепляясь за излишества старинной архитектуры, то за крылья амуров, то за бороды атлантов, я фут за футом уверенно продвигался вверх. Минут через десять я уже был на крыше и, тяжело дыша, оперся на гипсовую химеру, нависавшую над парком.Холмсу повезло меньше. Судя по доносившимся до меня звукам, раза три он срывался, причем последний раз — как я догадался по грохоту падающей черепицы — уже с самой крыши. Но, наконец, и он оказался наверху. Его темная фигура приблизилась ко мне и, облегченно вздохнув, вцепилась в химеру с другой стороны.Хрупкой статуе, по‑видимому, не предназначалась роль несущей опоры. Я услышал, как что‑то сухо хрустнуло, и почувствовал, как все мы — я, Холмс и химера — медленно и неотвратимо кренимся к далекой земле…Каким-то нечеловеческим усилием мне удалось оттолкнуться от гипсовой фигуры и, немыслимо изогнувшись, все-таки удержаться на крыше. В тот же миг химера, с треском отломившись от основания, тяжело рухнула вниз вместе с так и не отпустившим ее Холмсом. Раздался глухой удар, сопровождаемый звоном бьющихся стекол и страшным проклятием. Затем над парком повисла тягостная тишина. Которая вскоре вновь была нарушена — тяжело дыша, Холмс в очередной раз лез по стене…Потом мы долго сидели около трубы, вдыхая свежий ночной воздух.— Я напишу новый верлибр, — внезапно сказал Холмс. — И назову его — «Химере — химерья смерть». — Он победоносно посмотрел на то место, где еще недавно торчала эта зубастая тварь. — Она мне сразу не понравилась. Ловко мы ее! — Мой друг одобряюще хлопнул меня по плечу. — А теперь, вставайте, Ватсон. Нас ждут великие дела! — Холмс влез на трубу. — Не отставайте, пузырьки близки! — в экстазе воскликнул он и бесшумно провалился вниз. Я последовал его примеру.После нашего появления в замке, труба, без сомнения, стала гораздо чище. Луч потайного фонаря Холмса высветил уже знакомую нам галерею портретов и злополучное зеркало, в котором отразились два черных как уголь лица.— Странно, — заметил Холмс, оглядевшись по сторонам. — По всем расчетам выходило, что эта труба ведет прямо в кабинет.— Пустяки, — прошептал я, — тут, кажется, недалеко.Идти по безмолвным этажам, скрипящим лестницам и опустевшим галереям было не очень‑то приятно. Бледный луч фонаря выхватывал лишь небольшой участок пола под ногами и делал окружающую тьму еще более глубокой и беспросветной. Ощущение того, что по нашим следам кто‑то крадется, да и сама зловещая обстановка замка привели меня в такое смятение, что я совершенно потерял способность рассуждать и механически следовал за Холмсом, рвущемуся к своим вожделенным сокровищам.По дороге, однако, ничего страшного не случилось, и я немного успокоился. А вскоре мы убедились, что и Холмс зря волновался. В кабинете все было по‑прежнему — и разбросанные ящики, и кипа разлетевшихся по всей комнате бумаг, и кресло-качалка, которое моментально отшвырнул в сторону Холмс, кинувшийся к столику с пузырьками.— О боже! Неужели это все мое?! — бормотал он, набивая склянками карманы, перчатки и голенища сапог. — Ватсон, что вы там встали как пень? Вот эти три экземпляра особенно редки! Их надо во что‑то завернуть. Берите бумагу и смотрите, как это делается.Я не заставил его ждать. Быстро подняв с пола несколько листов, я схватил протянутые мне пузырьки и, глядя на действия моего друга, стал лихорадочно их заворачивать. К чести Холмса надо сказать, что он справлялся с этой операцией куда проворнее меня, так что уже через каких-нибудь пятнадцать минут мы с нашей драгоценной ношей пустились в обратный путь.Для того, чтобы попасть вниз, надо было сначала миновать длинную галерею, проходящую вдоль всего этажа и выходящую окнами во двор замка. Взошла луна. Ее свет ложился на пол галереи четкими прямоугольниками узких, как бойницы, окон.Как только мы вступили в галерею, часы на башне замка начали бить. Мерные удары колокола раздавались прямо над нашими головами, возвещая наступление того часа, когда, по преданиям, разверзаются могилы, и неприкаянные души выходят на свободу.— Полночь… — как‑то зловеще сказал Холмс, и пузырьки у него за пазухой зазвенели.По галерее пронесся легкий ветерок. Где‑то внизу хлопнула дверь. Я застыл.— Вы слышали, Холмс? — прошептал я. — Тише! Там, кажется, кто‑то есть.Холмс замер. Стало так тихо, что даже удары собственного сердца оглушали меня.— Ватсон, — еле слышно отозвался Холмс, — вы…Протяжный, тупым ножом резанувший по нашим натянутым нервам скрип в клочья разорвал тишину древнего замка. Казалось, этот скрип заполнил собой все — коридоры, комнаты, залы — каждый уголок замка, от подземелий до шпиля древней башни. У меня подкосились ноги, и я, бессильно цепляясь руками за стену, сполз на пол.Послышался далекий протяжный, нечеловеческий стон, а затем раздались тяжелые, мерные шаги и гнетущий звон цепей. В жизни не слышал я ничего более ужасного. Мне было плохо, как никогда. К тому же, сверху на меня рухнул трясущийся от страха Холмс, который что-то пытался сказать, но язык отказывался ему повиноваться.Шаги приближались — нижняя зала, поворот налево, винтовая лестница, узкий переход в оружейную…— Ва-ва… — я чувствовал, что Холмс хочет мне что‑то сказать. — Ва-Ватсон… Ни… ни‑и‑ша… Здесь д‑должна быть н‑ниша…Лязганье зубов мешало ему выразиться более отчетливо, но я понял самое главное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36