По крайней мере так считалось.
Наконец наступил день, когда Мэгги вбежала ко мне домой и заявила:
– Дядя Джордж, Октавиус - смысл и свет моей жизни. Он сильный, стойкий, строгий, серьезный и стабильный. Он прекрасен.
– Внутренне - да, моя милая. В этом я уверен. Что же касается его внешности, то он...
– Превосходен, - сказала Мэгги сильно, стойко, строго, серьезно и стабильно. - Дядя Джордж, он испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему, и мы решили пожениться.
– Вы с Оттом? - спросил я слабеющим голосом. Перед моим мысленным взором невольно мелькнул образ возможных последствий такого брака, и мой голос предательски пресекся.
– Да, - ответила она. - Он мне говорит, что я - солнце его жизни и луна его радости. А еще он добавил, что я - все звезды его счастья. Он очень поэтичен, дядя Джордж.
– Да, похоже, - сказал я, пытаясь не выдать голосом сомнения. - И когда вы планируете свадьбу?
– Как можно скорее, - заявила Мэгги.
Мне оставалось только скрипнуть зубами. Прошло оглашение, были выполнены все формальности, и, наконец, состоялась свадьба, на которой я был посаженым отцом невесты. Явилась вся округа, которая до конца в это не верила. Даже священнику иногда не удавалось скрыть удивление. Нельзя сказать, что хоть кто-нибудь приветствовал молодую чету счастливым взглядом. Во все время церемонии публика с интересом изучала собственные ботинки. Все, кроме священника. Его твердый взгляд не отрывался от потолка.
Вскоре после этого я должен был переехать в другую часть города и потерял контакт с Мэгги. Но где-то, лет через одиннадцать я вернулся в связи с инвестициями в работу некоего моего друга по изучению скаковых лошадей. Я выкроил возможность навестить Мэгги, которая обладала, кроме прекрасно спрятанной красоты, талантами великолепной поварихи. Я угадал к ленчу. Октавиус уже ушел на работу, но я, как человек альтруистичный, доел за него его порцию.
Однако я не мог не заметить, что на лице у Мэгги лежала какая-то тень печали. Когда мы уже пили кофе, я спросил:
– Мэгги, что-нибудь не так? Ваш брак не оказался счастливым?
– Ну, что вы, дядя Джордж, - энергично возразила она, - наш брак заключен на небесах. Хотя мы и бездетны, мы так заняты друг другом, что почти и не чувствуем этого лишения. Мы просто купаемся в вечной любви, и больше нам просить у жизни нечего.
– Понимаю, - сказал я, с трудом удержавшись от комментариев. - Но почему тогда у тебя на лице какая-то грустная тень?
Она заколебалась, но потом ее прорвало:
– Вы такой чуткий, дядя Джордж, от вас ничего не скроешь. Да, есть одна вещь, которая подсыпает песок в колеса счастья.
– И это?
– И это - моя внешность.
– Твоя внешность? А что тебя не устраивает... Окончание фразы я проглотил, не будучи в силах его подобрать.
– Я некрасива, - сказала Мэгги таким тоном, каким сообщают очень глубокую тайну.
– А! - сказал я.
– А я хотела бы быть красивой - ради Октавиуса. Я хочу быть симпатичной только для него.
– А он когда-нибудь делал замечания насчет твоей внешности? осторожно спросил я.
– Октавиус? Конечно, нет. Он гордо страдает молча.
– Откуда же ты тогда знаешь, что он страдает?
– Так мне подсказывает женская интуиция.
– Но, Мэгги, ведь Октавиус и сам - ну, не очень красив.
– Как вы можете? - возмутилась Мэгги. - Октавиус прекрасен!
– А он, наверное, думает, что ты прекрасна.
– Ну, что вы, - сказала Мэгги. - Как он мог бы такое предположить?
– Ладно. Он интересуется другими женщинами?
– Дядя Джордж! - Мэгги была шокирована. - Что за низкая мысль! Вы меня удивляете. Октавиус ни на кого, кроме меня, не смотрит.
– Так какая тогда разница, красива ты или нет?
– Но ведь для него же. Дядя Джордж, я хочу быть красивой для него.
И вдруг, уткнувшись мне в плечо самым неожиданным и неприятным образом, она стала поливать слезами мой пиджак. Когда она закончила, его можно было выжимать.
Я тогда уже был знаком с Азазелом - демоном ростом в два сантиметра. Может быть, я вам о нем случайно... Послушайте, вот такое демонстративное бормотание: "Тошнит уже" - это просто неприлично. Те, кто пишет так, как вы, вообще не должны бы упоминать ничего, что связано с тошнотой читателя или слушателя.
Ладно, как бы там ни было, я вызвал Азазела.
Азазел явился спящим. У него на крохотной головке была надета сумка из какого-то зеленого материала, и только сопранный писк откуда-то из нее указывал на то, что он жив. И еще жилистый хвост время от времени выпрямлялся и дрожал с легким жужжанием.
Я несколько минут подождал, а когда он не проснулся, я аккуратно снял пинцетом сумку у него с головы. Он медленно открыл глаза и посмотрел на меня. Он сказал:
– Я сначала подумал, что это просто кошмар. А оказывается, еще противнее.
Игнорируя эти детские обиды, я перешел к делу:
– Есть работа, которую я хочу, чтобы ты для меня сделал.
– Естественно, - сказал Азазел. - Ты же не предполагаешь, что я ожидаю, что ты предложишь, что ты сделаешь для меня работу.
– Я бы сделал немедленно, - сказал я прочувствованным голосом, - если бы нашлась такая работа, которую человек с моими малыми возможностями мог бы сделать для столь могущественного существа.
– Что верно, то верно, - буркнул Азазел, смягчаясь.
Омерзительно видеть, хотел бы добавить я, как любой разум доступен лести. Вот, например, я видел, как вы сходите с ума от животной радости, когда у вас просят автограф. Но вернемся к моему рассказу.
– В чем дело? - спросил Азазел.
– Я хотел бы сделать женщину красивой.
Азазел пожал плечами:
– Я не уверен, что это у меня получится. Стандарты красоты вашего примитивного и водянисто-разбухшего вида довольно отвратительны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70