- Надеюсь, навсегда.
– Конечно, - отозвался Азазел. - Теперь надо бы заняться самим звазером. Раз он может усиливать звук за счет тепловой энергии Земли, значит, у него должна быть очень тонко подогнанная структура. А тогда мелкое нарушение регулировки в какой-нибудь ключевой точке выведет его из строя навеки. Где он находится?
Я посмотрел на него, как громом пораженный:
– Откуда мне знать?
Он на меня уставился, тоже как будто громом пораженный, хотя на его миниатюрном личике трудно что-нибудь разобрать.
– Ты хочешь сказать, что мы стерли его память до того, как ты узнал столь важную вещь?
– Да мне и в голову не приходило, - сказал я.
– Но ведь если звазер существует - то есть если его убежденность основывается на фактах, - то кто-то может в него вляпаться снова, или какая-то тварь на него налетит, или просто метеорит стукнет, и это может случиться в любую минуту дня и ночи. И вся жизнь на Земле погибнет.
– Боже правый, - простонал я.
Очевидно, мое отчаяние его тронуло, и он произнес:
– Ну ладно, ладно, друг, не так все страшно. Худшее, что может случиться - исчезнут люди. Всего только люди, а не путное что.
Закончив свой рассказ, Джордж безнадежным голосом добавил:
– И вот так оно и есть. Приходится жить, зная, что весь мир может в любую секунду кончиться.
– Чушь, - совершенно искренне заметил я. - Если даже вы не вре... извините - говорите правду про этого Ганнибала Уэста, все это может быть просто порождением его больной фантазии.
Джордж высокомерно посмотрел на меня поверх собственного носа и после некоторой паузы произнес:
– Даже за самых прекрасных самини с родины Азазела не согласился бы я разделять эту вашу склонность к дешевому скептицизму. Что вы скажете на это?
Из бумажника он достал кусок газеты. Это была вырезка из вчерашней "Нью-Йорк таймс" с заголовком: "Неясный рокот". Там говорилось о неясном рокоте, который перебудоражил жителей Гренобля во Франции.
– Объяснение, Джордж, единственное. Вы увидели эту статью и присочинили к ней целую историю.
Джордж чуть было не взорвался, но тут я взял в руки счет на довольно приличную сумму, положенный между нами официанткой, и тогда его чувства смягчились, и мы с ним очень дружелюбно попрощались за руку. Но должен признать, мне с тех пор как-то неспокойно спится. И где-то примерно в полтретьего ночи я сижу в кровати и прислушиваюсь к глухому рокоту, который как раз меня и будит.
СПАСИТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
– Приятель у меня есть, - сказал как-то вечером мой друг Джордж, тяжело вздохнув, - так он клутц.
Я с умным видом кивнул:
– Птица из перьев.
Джордж: недоуменно на меня воззрился:
– Причем здесь перья? Потрясающая у вас способность ляпать невпопад. Это, наверное, связано с недостаточным интеллектом - примите не в упрек, а в выражение сочувствия.
– Ну, что ж поделаешь, - ответил я, - какой уж есть. Этот ваш приятель-клутц - это Азазела вы имеете в виду?
Азазел - двухсантиметровый демон или внеземное разумное существо (как вам больше нравится), о котором Джордж говорит постоянно и замолкает только в ответ на прямые вопросы. Теперь он холодно произнес:
– Азазел - не предмет для обсуждения, и вообще, я не понимаю, как вы о нем прознали.
– Да подошел к вам как-то ближе чем на милю, - ответил я.
Джордж: не обратил на это внимания и продолжал.
Неблагозвучное слово "клутц" я впервые услышал в разговоре со своим приятелем Менандером Блоком. Вы, я боюсь, о нем не слыхали, поскольку он вращается в университетских кругах и очень щепетилен в выборе знакомых, что вряд ли можно поставить ему в упрек, глядя на подобных вам личностей.
Этим словом, как он объяснил мне, называют неуклюжих и незадачливых людей.
– И вот я как раз такой, - сказал он. - Это слово из идиша, и буквально оно означает кусок дерева, бревно, полено, колоду чурбак, а моя фамилия по-немецки значит примерно то же самое, что и последнее слово.
Он тяжело вздохнул:
– Понимаете, в строгом смысле слова я не клутц. В моем поведении нет ничего от чурбака или колоды. Я танцую, как зефир, и грациозен, как мотылек, движения у меня кошачьи, а что касается искусства любви, то многие красавицы могли бы его оценить, если бы я им это позволил. Но вот эта клутцовость проявляется на дальнем расстоянии. Меня при этом не задевает, но клутцом становится все вокруг. Как будто у самой Вселенной заплетаются ее космические ноги. Если смешивать языки - греческий с идишем, то точное слово будет "телеклутц".
– И как давно это с вами, Менандер? - спросил я.
– Всю жизнь, хотя я только уже в зрелом возрасте осознал это свое странное свойство. В юности я объяснял происходящее со мной нормальным ходом вещей.
– Вы с кем-нибудь по этому поводу советовались?
– Конечно, нет, Джордж. Меня бы посчитали за сумасшедшего. Вы себе представляете любого психоаналитика, который встретился с феноменом телеклутцизма? Меня бы с первого нашего разговора отвезли в лечебницу, а доктор бросился бы писать статью о новом психозе и стал бы, может быть, миллионером. Я не собираюсь попадать на всю жизнь в дурдом для обогащения какой-нибудь ученой пиявки. Это нельзя рассказывать никому.
– А мне зачем вы это говорите, Менандер?
– А затем, что мне, с другой стороны, надо это кому-то рассказать, чтобы и вправду не свихнуться. А вас я по крайней мере знаю.
Особой логики я в этом не усмотрел, зато понял, что опять я подвергаюсь приступу откровенности со стороны своих друзей. Это обратная сторона репутации человека понимающего, симпатичного, а главное - умеющего хранить чужие тайны. Никогда поверенная мне тайна не доходила до чужих ушей - вы не в счет, поскольку все знают, что срок действия вашего внимания несколько секунд, а памяти - и того меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70