Оставшиеся месяц или два здесь, думал он, должны быть приятными. Ему нравились все его помощники – Грэнджер, который сейчас был в отпуске, и Митчел, хоть он и держался несколько вызывающе. А больше всех ему нравился новый молоденький паренек Джим Лоу. Это был многообещающий юноша – старательный, тактичный, стремящийся побольше узнать. Робсон чувствовал в нем какую-то глубину – он должен многого добиться на этой службе. Очень спокойный и интеллигентный. Слушатель и наблюдатель – вот каким был Лоу. И замечательно хороший повар, что имело большое значение на маяке. Подумать только – испек почти такой же вкусный хлеб, как печет сам Робсон.
Опять завыла сирена, предупреждающая о тумане. Ужасный звук, подумал Робсон, под стать ужасной ночи… Он ненавидел туман – как все смотрители маяков. Туман прибавлял работы, а постоянно повторяющийся звук сирены нарушал покой. Привыкнуть к нему было невозможно… Однако к утру погода должна улучшиться.
Помощник смотрителя Митчел находился в это время в помещении этажом выше. Он прохаживался взад и вперед по комнате. Он относился к туману так же, как Робсон, – с ненавистью, но его чувство было острее. Он и дежурил-то сейчас только для того, чтобы предупреждать о тумане. Если бы ночь выдалась ясная, он бы мог и поспать. Вместо этого он торчал у механизмов восемь часов без перерыва. Однако в этом и заключались его обязанности.
Митчел был худой, энергичный сорокалетний мужчина. У него был длинный тонкий нос, острый подбородок и немного впалые щеки. Гладкая, прилизанная прическа, тонкие сардонические губы. Он не был красив, но его внешность производила впечатление на окружающих. Хотя ему и не хватало уверенной силы Робсона, он был мускулистым и крепким. В нем чувствовался энергичный и хорошо знающий свое дело работник.
Не считая пары сезонов на рыбацком траулере в юности, Митчел, как и Робсон, посвятил всю свою трудовую жизнь службе на маяке. Как и Робсон, он ни разу не пожалел об этом. Но он относился к службе не совсем так, как главный смотритель. Его преданность маяку имела привкус горечи. Митчела нельзя было отнести к категории людей, страстно стремящихся служить на благо человечества. Наоборот, что касается основной массы живущих на берегу, он был скорее мизантропом. Он ненавидел жизнь на побережье, особенно современную городскую жизнь. Он испытывал отвращение к суете, шуму и толкотне, машинам и дыму. В городе его не покидало чувство приближающегося конфликта. Для него маяк был избавлением, уходом с враждебной земли в счастливое уединение. Если бы это было возможно, он вообще нечасто отправлялся бы в отпуск на берег. На берегу он был человеком, не приспособленным к тамошней жизни. Он предвзято относился ко всему, что видел вокруг, и не скупился на едкие, резкие комментарии, когда что-то ему не нравилось. У него, естественно, было мало друзей.
Он знал, что все могло сложиться по-другому, если бы он женился, если бы он, как Робсон, нашел подходящую девушку. Это примирило бы его с необходимостью проводить на берегу один месяц из четырех. Это смягчило бы его. Когда-то он желал, чтобы это произошло. Но девушка, на которой он собирался жениться, девушка из Плимута, бросила его и уехала с каким-то пройдохой из Лондона, парнем с деньгами. Она даже не попрощалась. Митчел так и не смог простить ее… И на берегу, где таких парней становилось все больше и больше, он не мог забыть эту отвратительную историю. На скале он был другим человеком – веселым, компанейским, с чувством юмора. Тут он никогда не бывал резким, зато всегда был поглощен какой-нибудь новой идеей. И уж во всяком случае он был знающим и добросовестным смотрителем.
Итак, Митчел находился в световой камере маяка. Он спокойно двигался по комнате шагом занятого делом человека. Время от времени выходил на открытый балкон посмотреть, не рассеивается ли туман, и послушать отдаленные голоса кораблей. Но снаружи было холодно и промозгло даже в бушлате поверх фуфайки; порывы ветра просто оглушали. Внутри было гораздо приятнее.
По стандартам башни световая камера была довольно-таки просторной: пятнадцать футов в поперечнике и почти двадцать до купола. Ее круглая стена полностью состояла из больших окон специального стекла. Точно в центре камеры поднимались металлические леса шести футов высотой, наверху помещалась круглая огороженная платформа, туда вела короткая металлическая лестница. Над платформой возвышалась фонарная клеть – изящный, высотой в три фута оптический прибор с тысячью призм, почти беззвучно вращающийся на роликах из полированной стали, как по волшебству превращающий свет единственной мощной электрической лампы в шесть пар симметрично расположенных световых лучей. Четкость, эффективность и красота маячной службы достигали здесь наивысшей точки.
В тот момент, однако, прожектор значил немного. Разумеется, он должен светить и вращаться, даже если его никто не сможет увидеть сквозь туман. Однако жизненно важным сейчас было следить за работой сирены… Не то чтобы она требовала большого внимания. Митчел уже проверил работу механизма, который обеспечивал необходимую периодичность потоков сжатого воздуха, чтобы звук раздавался каждые положенные пять минут. Время от времени Митчел подходил к компрессору – убедиться, что все идет должным образом. Он не ожидал каких-либо неприятностей. Все машинное оборудование в Сверлстоуне, как и сама башня, содержалось смотрителями в исключительном порядке. И они все в равной степени гордились этим. Если все будет отлажено, достаточно просто вести наблюдение, а потом кто-нибудь из них, когда придет время, выключит сирену и прожектор, нажав несколько кнопок на панели управления…
Насвистывая веселую мелодию, Митчел продолжал расхаживать взад и вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53