— Да, господин Жевроль, из моего.— Да только найдут ли? — пробормотал следователь.В этот миг вошёл жандарм.— Вот, — сказал он, протягивая мокрую салфетку, в которую было завёрнуто столовое серебро, деньги и золотые украшения. — Это люди нашли в Сене. Они просят обещанные сто франков.Папаша Табаре достал из бумажника банкноту и отдал жандарму.— Что вы теперь думаете, господин следователь? — спросил он, снисходительно и гордо взглянув на Жевроля.— Думаю, что благодаря вашей необычайной проницательности мы близки к тому…Закончить ему помешали: явился врач, приглашённый для вскрытия.Покончив со своими неприятными обязанностями, он смог лишь подтвердить предположения и догадки папаши Табаре. Положение трупа врач объяснил точно так же и так же полагал, что убийству предшествовала борьба. Более того, он обнаружил на шее жертвы чуть посиневшую странгуляционную полосу — по всей вероятности, убийца схватил вдову за горло. И наконец, врач сообщил, что ела вдова Леруж примерно за три часа до смерти.Теперь оставалось лишь собрать кое-какие вещественные доказательства, чтобы впоследствии предъявить их обвиняемому.Папаша Табаре с необычайной тщательностью осмотрел ногти убитой и с величайшими предосторожностями извлёк из-под них несколько крошечных лоскутков перчаточной кожи. Самый большой не достигал в длину и двух миллиметров, однако цвет его был хорошо различим. Сыщик отложил в сторону и лоскут юбки, о который убийца вытер оружие. Это, а также найденный в Сене свёрток и обнаруженные г-ном Табаре отпечатки было все, что оставил после себя преступник.Этого было мало, но и такая малость в глазах г-на Дабюрона приобретала величайшую ценность: она давала надежду на успех. Камень преткновения при расследовании таинственных преступлений — ошибка в установлении мотива. Если поиски принимают неверное направление, то следствие все больше и больше отдаляется от истины. Следователь был почти убеждён, что теперь — благодаря папаше Табаре — уже не собьётся с пути.Настал вечер, в Ла-Жоншер следователю больше делать было нечего. Жевроль, испытывавший неукротимое желание изловить человека с серьгами, объявил, что остаётся в Буживале. Он пообещал обойти до ночи все кабачки и постараться откопать новых свидетелей.После того как комиссар и прочие откланялись, г-н Дабюрон предложил папаше Табаре ехать вместе.— Я собирался сам просить вас оказать мне эту честь, — ответил старик.Они вышли вместе и, естественно, заговорили о занимавшем обоих преступлении.— Узнаем мы или нет о прежней жизни этой женщины? — произнёс папаша Табаре. — Это очень важно.— Узнаем, если бакалейщица говорила правду, — отвечал следователь. — Если муж убитой плавал, а сын тоже моряк, морское министерство быстро сообщит нам недостающие сведения. Сегодня же вечером я туда напишу.Они добрались до станции Рюэйль и сели в поезд. Им посчастливилось: в их распоряжении оказалось целое купе первого класса.Однако папаша Табаре приумолк. Он думал, строил догадки, сопоставлял; по его лицу можно было прочитать все движения мысли. Следователь с любопытством наблюдал за ним: его занимал характер этого необыкновенного человека, которого привела на службу на Иерусалимскую улицу такая, прямо скажем, своеобразная страсть.— Господин Табаре, — внезапно спросил он, — скажите, вы давно служите в полиции?— Девять лет, уже девять лет, господин следователь. Я, признаюсь, несколько удивлён, что вы до сих пор ничего обо мне не слышали.— Нет, я, конечно, знал о вас понаслышке, но не больше, — отвечал г-н Дабюрон. — Мне, хотелось дать вам возможность проявить ваши способности, потому-то мне и пришла в голову столь удачная мысль привлечь вас к этому делу. И все же хочется знать, что толкнуло вас на этот путь.— Тоска, господин следователь, одиночество, скука. Я, знаете ли, далеко не всегда был счастлив.— Мне сказали, вы богаты.Ответом был тяжкий вздох, свидетельствовавший о скрытых от всего мира жестоких разочарованиях.— Да, живу я в достатке, но так было не всегда, — отвечал он. — До сорока пяти лет жизнь моя была сплошное самоотречение, я терпел нелепые и бессмысленные лишения. Мой отец загубил мою молодость, испортил мне жизнь и сделал из меня жалкого неудачника.Есть профессии, отрешиться от которых до конца невозможно. Вот и г-н Дабюрон всегда и во всем оставался немножко следователем.— Как, господин Табаре! Виновник всех ваших несчастий — отец? — удивился он.— Увы, это так. В конце концов я его простил, но в своё время проклинал. Да, некогда, вспоминая отца, я осыпал его всеми проклятьями, какие только может внушить самая жестокая ненависть. Это было, когда я узнал… Вам я могу довериться. Мне было двадцать пять, я зарабатывал в ссудной кассе две тысячи франков в год, и вдруг как-то утром ко мне явился отец и поведал, что он разорён и остался без средств. Он был в отчаянии, говорил о самоубийстве. Я любил отца. Разумеется, я стал его утешать и, несколько приукрасив своё положение, постарался убедить его, будто зарабатываю недурно и он не будет ни в чем нуждаться, а для начала объявил, что мы будем жить вместе. Сказано — сделано, и на двадцать лет я взвалил на себя обузу, этого старого скрягу…— Неужели вы раскаиваетесь в своём благородном поступке, господин Табаре?— Ещё бы мне не раскаиваться! Да как только у него мой хлеб в глотке не застрял!Г-н Дабюрон не сумел скрыть удивления, и это не ускользнуло от внимания папаши Табаре.— Погодите меня осуждать, — продолжал он. — Представьте себе: с двадцати пяти лет мне пришлось терпеть по милости родного отца невероятные лишения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119