он не умел ни лгать, ни изящно ввернуть плоский комплимент. Как все живо и глубоко чувствующие люди, он не мог выразить свои впечатления тотчас же. Для этого ему требовалось хорошенько поразмыслить и критически оценить их.Вместе с тем знакомства с ним искали, но за качества более основательные: благородство чувств, характер, верность. Те, кто узнавал его достаточно близко, вскоре отмечали здравость и глубину его суждений, высказываемых легко и остро. Под его холодноватой наружностью друзья обнаруживали горячее сердце, необычайную чувствительность и почти женственную мягкость. И если в салоне, где находились люди безразличные и пустые, он не был заметён, то в узком кружке друзей он блистал, ободрённый сочувственной атмосферой.Мало-помалу он привык много выезжать, не считая это напрасной тратой времени. Он полагал и, быть может, не без оснований, что представитель судейского сословия не должен все время сидеть взаперти у себя в кабинете в обществе уложений и кодексов. Он думал, что человек, призванный судить других людей, должен их знать, а следовательно, изучать. Внимательный и осторожный наблюдатель, он следил за игрой интересов и страстей вокруг себя, учась распознавать нити, приводящие в движение окружающих его марионеток, и по необходимости управлять ими. Он, если можно так выразиться, деталь за деталью пытался разобрать замысловатый и сложный механизм, именующийся обществом, за исправной работой которого он призван был наблюдать, управляя его пружинами и колёсиками.И вдруг в начале зимы 1860/61 года г-н Дабюрон исчез. Друзья принялись его искать, но нигде не могли найти. Что случилось? Стали расспрашивать, выяснять и узнали, что все вечера он проводит у маркизы д'Арланж. Это вызвало изрядное и вполне естественное удивление.У вдовствующих особ, собирающихся в салоне принцессы де Сутне, маркиза слыла, вернее, слывёт, поскольку и поныне пребывает в добром здравии, весьма старомодной ретроградкой. Безусловно, она являет собой самое необычное наследие, оставленное нам XVIII веком. Как, каким чудесным образом удалось ей сохраниться такой, какой мы её видим? Тщетно мы будем ломать себе голову над этой загадкой. Никто не удивился бы, если б оказалось, что вчера она была на вечере у королевы, где к неудовольствию Людовика XVI шла чересчур крупная игра и знатные дамы, не скрываясь, напропалую плутовали. Обычаи, язык, привычки и даже туалеты — все сохранила она с тех времён, о которых насочинено столько нелепых выдумок. Один её внешний вид может поведать о той эпохе куда больше, чем длинная статья в журнале, а из часового разговора с нею удастся почерпнуть не меньше, чем из толстенного тома.Родилась маркиза в крохотном немецком княжестве, куда её родители бежали от карающей руки мятежного народа. Она выросла и воспитывалась среди старых эмигрантов в каком-то старинном раззолоченном салоне, напоминавшем кабинет редкостей. Ум её развивался под шелест допотопных разговоров, воображение питалось разглагольствованиями не убедительнее тех, что высказывали бы глухие, собравшиеся обсудить творения Фелисьена Давида Давид Фелисьен (1810 — 1876) — французский композитор романтического направления, автор оперы «Лалла — Рук» и др.

. Там она черпала мысли, которые в современном обществе звучат столь же нелепо, сколь мысли человека, ребёнком заключённого в музей ассирийской культуры и проведшего там лет двадцать.Империя, Реставрация, Июльская монархия, Вторая республика, Вторая империя прошествовали мимо её окон, которые она не давала себе труда даже открыть. Все, что произошло после 1789 года, она считает недействительным. Для неё это не более, чем ночной кошмар, и она ждёт пробуждения. Она на все смотрела и смотрит сквозь волшебные очки, которые продаются у торговцев иллюзиями и через которые видно только то, что хочется видеть, а не то, что есть на самом деле.В свои шестьдесят восемь лет маркиза крепка как дуб и ни разу ещё не болела. Она невероятно подвижна, деятельна и способна оставаться на одном месте лишь в двух случаях: когда спит или играет в свой любимый пикет. Ест она четыре раза в день, причём на аппетит не жалуется, и обильно орошает еду вином. Питает нескрываемое презрение к изнеженным женщинам нашего века, которым хватает на целую неделю одной куропатки, сдобренной высокими чувствами, излитыми в витиеватых фразах.Во всем она всегда была да и теперь остаётся весьма рассудочна. Речь её находчива и образна. Говорит она смело и за словом в карман не лезет. Если её слова оскорбляют чей-нибудь деликатный слух, тем хуже! Больше всего на свете она презирает лицемерие. Маркиза верует в Бога, но верует и в г-на Вольтера, так что её благочестие весьма сомнительно. Однако же с местным священником отношения у неё прекрасные, и подчас она даже оказывает ему честь пригласить его на обед. Должно быть, она считает его чем-то вроде чиновника, который может оказаться полезен для спасения её души и открыть ей двери в рай.Из-за всего этого от неё бегают, словно от чумы. Люди боятся её высокомерия, бестактности и бесцеремонности, с какою она выпаливает им в лицо все гадости, которые приходят ей в голову.Из родственников у неё осталась лишь дочь её рано умершего сына.Своё некогда очень значительное состояние она промотала; сохранилась только двадцатитысячная рента, тающая с каждым днём. Неподалёку от Дома Инвалидов у неё есть особнячок, в котором она и живёт; к нему примыкают тесный дворик и обширный сад.При всем том она считает себя несчастнейшим созданием на земле и половину дня проводит в жалобах на нищету. Время от времени, после очередного безумства, она признается, что боится умереть в больнице для бедных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119