— Но у меня уже сделаны записи…
— Так вы их уничтожьте. Вырвите страницу, залейте чернилами…
— Чернил у нас давно нет.
— Ну, соляной кислотой. Она обесцвечивает.
Видно, что в школе подполковник химию изучал.
— Я так не могу… Вы же первый потом меня привлечете.
— Никто вас не привлечет, — подполковник устало махнул рукой. — Кому теперь какое дело. И вот что… — он достал несколько крупных купюр. В сумме они складывались в две его месячные зарплаты. — Это вам благодарность от органов милиции. За работу и беспокойство.
Все это повторялось потом не один раз. Причем с каждым разом гонорары его увеличивались. И Валентин не удивлялся, когда за бандитов ходатайствовали милиционеры, или, наоборот, привозили офицера милиции, которого заботливо охраняла братва. Раненых наутро иногда увозили, видимо, в более комфортные условия. Иногда они долечивались в отделении. Им приносили дорогую еду, ставили в палату телевизоры.
Спустя месяца два-три после выписки того самого первого раненого, он зашел осмотреть очередного. В это время по телевизору, стоявшему на тумбочке, показывали новости. Кого-то опять расстреляли посреди улицы из автомата. И взглянув на экран, Барханов увидел крупным планом лицо своего первого раненого, о котором так заботливо спрашивал подполковник милиции. Теперь бывший раненый стал трупом.

Глава 62. Мексиканские радости

— Куда ты меня везешь? — рассмеялась Люба, когда выяснилось, что из авиапорта Акапулько им еще пилить и пилить на автобусе. — Тут нас даже КГБ не отыщет.
Они сразу поняли, что прилетели в весьма жаркое место: теперь плащ и куртка, купленные на скорую руку в Нью-Йоркском аэропорту, были сильно некстати. Окружавшая их мужская публика населения носила в основном светлые шорты.
Акапулько было единственным местом, которое Валентин помнил из географии. Его знакомый, с которым они общались три дня на конгрессе хирургов в родном Питере, жил в городе с названием Мазатлан.
— Когда бы вы ко мне ни приехали, для вас всегда найдется гостевая комната в моем доме, — говорил при прощании Карлос Диего, мексиканский хирург и ровесник Барханова.
Конгресс проходил полгода назад в белые ночи. Валентин с Любой поводили его по городу, а потом устроили домашний прием, даже показали операционную.
Карлос так зазывал их в гости, словно его дом на берегу Тихого океана располагался в получасе пути от квартиры Барханова. Валентин и подумать не мог, когда, улыбаясь, благодарил за приглашение,, что когда-нибудь они этим приглашением воспользуются. Но то самое «когда-нибудь» наступило очень быстро.
Барханов успел позвонить Карлосу из Нью-Йорка и даже назвал номер рейса. Тот сильно оживился, обещал встретить, но среди встречающих они с Любой его не обнаружили.
— Может, возьмем такси? — неуверенно предложила Люба.
Пока Валентин раздумывал, к ним подошел загорелый парень в шортах, — в России тянулась зима, а тут стояла настоящее лето, — и спросил:
— Сеньор Валентинос?
— Си! Си! — обрадовался Барханов и перешел на английский. Вы меня встречаете?
— Я помощник сеньора Диего. Он просит извинения за то, что не смог встретить лично. Мне поручено отвезти вас в его дом.
А дальше начался праздник. Они сели в большой открытый автомобиль. Машина проехала по аллее среди цветущих деревьев, а потом понеслась по шоссе вдоль берега океана
— Это сказка! — сказала оттаявшая от невзгод Люба.
— Платное шоссе, здесь можно ездить только быстро, — объяснил, повернувшись к ним, помощник Карлоса.
— Ой, скажи, пусть он смотрит вперед! — испуганно проговорила Люба.
Помощник понял ее и рассмеялся.
— У нас так водят все. Разве вежливо разговаривать с собеседником, повернувшись к нему затылком? Вы из России?
— Да! — прокричал Валентин.
— Из какого города?
— Санкт-Петербург!
Название города, видимо, ничего не сказало помощнику, и он переспросил:
— Это Сибирь? Чукотка?
— Нет, это Балтийское море!
— А-а-а, — отозвался помощник. — Скандинавия. Норвегия.
Валентин решил, что будет безопаснее не вдаваться в подробности географии, потому что помощник разговаривал по-прежнему, развернувшись к ним лицом. А машина в это время неслась на бешеной скорости.
Теплый ветер упругой волной бил им в лицо. Рядом накатывались на берег другие волны — океанские. Иногда низко над водой, хищно выставив клювы и распластав огромные крылья, медленно пролетали белые птицы.
— Я таких огромных птиц никогда не видела! — сообщила Люба. — Смотри, какие красивые!
— Это альбатросы! — крикнул Барханов. Он и сам их прежде не видел, но догадался. И даже вспомнил знаменитые стихи Бодлера:

Когда в морском пути тоска грызет матросов,
Они, досужий час желая скоротать,
Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,
Которые суда так любят провожать

Дальше шли строки про два белоснежных крыла, которые волочились по грязной палубе, про неуклюжесть и жалкость царя воздушных стихий в условиях низменной жизни. И про несчастного поэта, чья судьба так схожа с судьбой альбатроса Валентин мог бы добавить, что и их судьбы в родной стране схожи. Эти стихи он прокричал почти в самое ухо Любе. И она, счастливо улыбнувшись, дотронулась до его руки.
— Ты так много знаешь!
Машина подкатила к белоснежному трехэтажному зданию, соединившему в себе современный и колониальный стиль: с колоннами, высокими застекленными верандами. Дом словно парил над океаном, готовясь улететь вслед за альбатросами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127