— Нам-то какое до того дело? — сердито буркнул Никита, который не мог дождаться, когда закончится эта тягомотина.
— Он же вышел из дома во время «Ч», — объяснила непонятливому Панкову Катя Калачева.
— В какое время? — не расслышав, переспросил Треуглов. Никита расхохотался.
— Хватит цирк устраивать! — сказал Дмитрий, которому рассказ Треуглова надоел не меньше, чем всем остальным, но в отличие от Никиты и Кати, он не мог этого показывать. — Иван Платонович, — обратился он к пожилому оперу, — ваши выводы, и покороче, пожалуйста.
— Если покороче, то должен быть свидетель, — ответил Треуглов. — Возможно, правда, этот свидетель не сможет вспомнить того, что видел. Либо один из Масленниковых, либо кто-то из их гостей.
— Вы опросили Масленниковых?
— Еще нет.
Катя прыснула, Никита Панков скорчил зверскую физиономию.
— Что же, вот вам очередное задание, опросить всех Масленниковых и их гостей на предмет того, кто и что видел. А теперь все свободны.
Никита и Катя вскочили.
— Да, Катя, за тобой визит к сыну Новосельской. Понимаю, что тяжело, но нужно.
— Дмитрий Евгеньевич, это же скорее всего ничего не даст.
— Но сделать нужно. Причем сегодня, Катя. Сейчас же позвони ее сестре и договорись о встрече. Вечером чтобы отчет был у меня.

* * *

Николай обнаружился на следующий день, словно кто ему доложил о готовности заказа. Едва Андрей Кириллович вышел из дома, как во двор въехала «восьмерка» и встала рядом с его «фольксвагеном». Выглянув из машины, Николай приветственно помахал рукой.
— Ну как? Удалось что надыбать? — спросил он, едва Андрей Кириллович присел рядом.
— Удалось. Правда, ничего веселого я тебе не скажу.
— Давай грустное.
— Профессор вышел пятого июля из троллейбуса десятого маршрута на остановке Гостиный двор, приблизительно в четырнадцать тридцать, почувствовав себя плохо. В троллейбусе была давка, к тому же жара.
— Классно работаете! — с восхищением отметил Николай.
— В тот день в университете всем выдавали отпускные, и он въехал в троллейбусе вместе с коллегой. Коллегу мы нашли, побеседовали, — объяснил Андрей Кириллович. — Предположительно профессор перешел Невский по подземному переходу. Приблизительно в восемнадцать часов прохожие из телефона-автомата с Невского вызвали скорую помощь, по их словам, пожилой мужчина уже несколько часов лежал на тротуаре у магазина «Ткани».
— Знаю такой магазин.
— Приехавший фельдшер, студент четвертого курса, зафиксировал смерть, но на всякий случай повез его в больницу. В приемном покое еще раз зафиксировали смерть и отправили профессора в морг Документов при нем не было, зато были деньги — видимо, те самые отпускные. Проведено паталогоанатомическое исследование: в крови обнаружены следы паратринитрофенол-диоксина.
— Так, — проговорил Николай. — Известное снадобье. Полный паралич?
— В бумагах значится остановка сердца. При осмотре тела в поясничном отделе обнаружен едва заметный след от укола. Хотя жалоб на сердце или прописанных врачом инъекций у профессора не было. В морге его хранили, сколько могли, ждали, не объявится ли кто для проведения опознания. Обычно в течение недели за такими приходят. Морг там слабенький, к тому же жара. Двенадцатого августа по акту переправили в крематорий. Номер захоронения есть. Да, еще, если тебе интересно…
— Мне все интересно.
— У профессора были жена и сын, инвалид. Жена после развода уехала в Штаты. Если нужно, поищем.
— Пока не знаю.
— Сын вроде бы оставался с ним. Но когда коллеги вернулись из отпуска, перед сентябрем, а профессор не объявился, они позвонили ему домой. Звонил тот самый коллега. Трубку сняла секретарша какой-то фирмы, объяснила, что профессор давно умер, ребенка забрали родственники, а квартира продана их фирме. Коллега проявил беспокойство о научном архиве, библиотеке, но секретарша сказала, что ничего об этом не знает.
— Картина ясна, — проговорил Николай. — Ему вкатили такую дозу снадобья, что оно даже не все распалось. И никаких следственных действий?
— Да нет, все в отпуске. Дело как открыли, так и закрыли. Хочешь, попробуем еще покопать. Со стороны жены. Но это уже другой уровень.
— Спасибо, — отозвался Николай, — не нужно.
— Тогда держи, тут все, о чем я говорил, — и Андрей Кириллович протянул два листочка. — Слушай, теперь от меня вопрос, так сказать, сугубо личный, в порядке бартера.
— Давай, если не слишком личный, — улыбнулся Николай.
— Что тебя в нашем детдоме звали Моней — это я уточнил.
— Допустим.
— А сейчас-то мне тебя как называть — Скунсом или иначе?
— Хочешь Скунсом — можешь так, — ответил тусклым голосом Николай. — Хочешь иначе — есть словарь имен народов мира. Открой его на любой странице, куда ткнешь пальцем — так и зови.
— Понял, — проговорил Андрей Кириллович. — Могила неизвестного солдата.
— Кстати, насчет тебя-то я не уточнял. Я тебя, Андрей, узнал сразу, еще в поезде. Помнишь, пацанье в масках, с калашами хотело всех пошмонать. И ты сидел со своим шефом, царство ему небесное. Он пресного судака пережевывал, а ты смотрел на томатный сок и темнел от стыдобищи. Я, кстати, из-за тебя тогда и задрался, чтобы помочь.
— Так ты меня узнал?! А я, как мудила, потом всю осень тебя отлавливал, выполнял указание шефа. Он, увидев, что ты шестерых бандюганов чайными ложками и тарелками положил, сразу возжелал тебя взять на службу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127