– Есть здесь Горюнов? – спросил он от дверей.– Есть, есть, – подтвердил, показывая глазами на Николая, заведующий кафедрой.– Подойдите-ка, я на вас посмотрю.Николай, смущаясь, приблизился. И, пожалуй, не только смущаясь, а с жутким мгновенным испугом: вдруг кто-то еще в России сделал похожую работу раньше него и теперь доказывает свое авторство.Но Ведищев, схватив своей стариковской сухой ладонью его руку, проговорил:– Читал, читал. Оригинальная, по-настоящему интересная работа. Многообещающий молодой человек. Если не собьется с пути. Не выпиваете?– Нет, – хрипло выговорил Николай.– Он у нас трезвенник! – подтвердили согруппницы в аудитории. – И девственник! – хихикнул кто-то, не очень соображая, кто стоит у дверей.– Смотрите у меня! – Ведищев все еще не отпускал его руку. – Птица удачи – очень капризная дама.– Ты эту руку больше не мой, – советовали ему согруппники после ухода академика. – А еще лучше – продай в музей.Через два дня после того посещения Ведищев заснул в мягком купе «Красной стрелы» и не проснулся. Все центральные газеты напечатали его портреты с большими некрологами. Так получилось, что Горюнов как бы исполнил роль юного Пушкина в сцене «Старик Державин нас заметил…».Тот же заведующий кафедрой несколько раз уговаривал Николая остаться в аспирантуре. Все-таки он был звездой факультета. По крайней мере на тот год. Но Николай, к недоумению многих, выбрал забытую Богом биостанцию на Дальнем Востоке, до которой добраться-то можно было не всегда, – остров Русский. Зато там никто над ним не висел, не мешал работать, что он и делал, иногда просиживая у микроскопа сутками, до рези в глазах.А потом появилась Вика. Из-за нее он перебрался поближе, поменяв Японское море на Баренцево.
…Робкий огонек, который был сначала едва виден в белесой мгле, довольно быстро размножился. На единственной улице в Беленцах фонари горели по-прежнему.– Как и обещал, доставили с ветерком, – похвалился водила Витя, заглушив двигатель у жилого корпуса. – И что примечательно – совсем здоровыми! С тебя колба спирта, Николаич.– Ладно, – отмахнулся Николай Николаевич и повернулся к гостю. – Здесь мы будем жить, мистер Бэр.
Баренцево море никогда особенно теплым не было. Но зато и не замерзало: кое-какие струи от Гольфстрима доходили даже до их залива.Перпендикулярно к берегу в море уходил низкий пирс, который при хороших ветрах перехлестывали волны. Сейчас ветер был не настолько сильным, хотя на волнах прыгали пенистые барашки. В конце пирса стояла сколоченная наспех из ящиков будка. Ее раза два в году сдувало в море, и Николаю Николаевичу приходилось строить новую. В будке он переодевался. Там был высокий решетчатый пол, лавки, крючки для одежды. На крыше будки зажигался прожектор – Николай поставил его с тех пор, как однажды, потеряв ориентацию, отплыл далеко и не смог за пеленой мелкого дождя разглядеть пирса, а также и берега. С тех пор, поднимаясь на поверхность, он время от времени оглядывался, и свет прожектора придавал если не ощущение комфорта, то по крайней мере устойчивости мира. За ночь довольно сильно подморозило, и мелкая снежная крупа, которую гнал ветер, колола щеки. Она сыпалась в море и мгновенно в нем растворялась.Профессор Бэр в окончательно высохшей одежде и высоких сапогах прошел вместе с ним по осклизлому, покрытому ржавыми пятнами пирсу, держа в руках ласты. Все остальные причиндалы нес Николай. Бэр остался деликатно ждать около раздевалки, пока Николай повесил куртку, снял джинсы, резиновые сапоги с войлочным вкладышем, а потом, привычно поджимая босые ноги, стал натягивать поверх тренировочных штанов вязаное шерстяное водолазное белье – свитер и штаны на резиновых лямках. Поверх штанов он натянул водолазные чулки, которые доходили ему до ляжек, и после этого стал всовывать свое тело, начиная с ног, в гидрокостюм «Садко», названный так в честь первого отраженного русским эпосом путешественника на дно к царю морскому. Когда-то костюм был новеньким, теперь же всю его поверхность покрывали белесоватые пятна, местами он довольно сильно растянулся, и было ясно, что жизни его идут последние сроки. Но видов на обновку пока не существовало. Поэтому Николай старался натягивать его на себя с предельной осторожностью, чтобы, не дай Бог, в каком-нибудь тонком месте не порвалось. На переодевание уходило минут десять – пятнадцать. Еще полагалось нацепить на руки несколько браслетов, чтобы под рукава не затекала вода. Баллоны были проверены перед выходом, и Николай привычно навесил их на спину, перекинул через плечи две лямки, затянул на поясе брассовый ремень. К ремню был прикреплен и конец.После этого, шлепая ластами по скользкой наледи пирса, Николай выбрался наружу. Бэр поправил за спиной баллоны, которые, по его мнению, были приторочены неплотно, и взял свободную часть свернутого конца. Погружаться без второго человека, который «держал на конце», то есть страховал, было строжайше запрещено. Случись что, страховщик быстро бы вытянул на поверхность тело кандидата в утопленники. Такое действительно случалось. Даже сам Николай Николаевич когда-то вытащил водолаза дядю Федю, у которого именно под водой начался инфаркт. И что примечательно, водолаза удалось сохранить среди живых. Хотя в последнее время, когда людей на базе не стало, Николай часто уходил под воду один.Но в этот раз у него был знатный ассистент.Бэр, отворачиваясь от бьющего в лицо снежной крупой ветра, похлопал Николая по плечу, и Николай, уже в маске, привычно зажав загубник, взялся за шершавые, объеденные морем, солью и ветрами, гнутые металлические поручни и шаг за шагом стал опускаться к плескавшемуся внизу морю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111