Потом он сказал, что останется у нее на ночь.Если бы она не знала, что у него через три дня армия, скорей всего, ничего бы между ними и не было. Но ей было так его жалко и такую она испытывала к нему нежность! А еще ей так хорошо было с ним!– Я тебе сразу напишу, как узнаю номер части, – сказал он утром. – И это… дай свою фотокарточку на память. Есть у тебя? Ну и напиши там что-нибудь такое: «Люблю сердечно, помни вечно». Чтоб я в трудные минуты воинской службы…В то утро Аня была счастлива исполнить все, о чем бы он ее ни попросил. Позвал бы взять банк – она бы и на это пошла.Она проводила его до метро и побежала домой – застирывать простыню. И никто на улице даже не догадывался о том преображении, которое с ней случилось.А месяца через два она догадалась о том, что преображение продолжается.Анна Филипповна открывала почтовый ящик в подъезде по нескольку раз на дню. Но красавец Дима Голубев не прислал письма из армии ни через неделю, ни через месяц. Лишь позже она узнала от других одноклассников, что его вовсе не забирали в армию. По крайней мере, в тот месяц. Весенний призыв кончился, а осенний еще не начался. Но было бы лучше, если бы забрали. Армия, возможно, сохранила бы ему жизнь.Диму нашли в середине лета прибитым к береговой отмели на озере за Зеленогорском. Он нырнул с высокого берега, ударился головой о камень и не показался на поверхности. Компания, с которой он приехал купаться, привыкла к его частым приколам. Немного подождав, пока он вынырнет, все отправились по домам, решив, что он давно уже на берегу и, скорей всего, встретит их у своей дачи.И Анна Филипповна так и не узнала, насколько было близко к истине все, что он говорил ей в тот их единственный вечер.Она ходила в институт, на лекции, на физкультуру. И никто по-прежнему ни о чем не догадывался. Даже родители. Как рассказать им, она не представляла, если даже ее возвращение домой после десяти вечера становилось событием чрезвычайным и обсуждалось всю следующую неделю.Она еще надеялась, что вдруг как-нибудь все само собой рассосется.Одновременно у подруг как бы невзначай узнавала о разных подпольных абортах. Но про них рассказывали ужасные истории, и идти по адресам было страшно. Да и денег, которые полагалось платить, тоже не было.Наконец она открылась бывшей однокласснице, которую звали Лена Каравай.– Ну ты даешь, мать! – сказала то ли с завистью, то ли с ужасом Ленка. – У тебя уже все сроки вышли.Аня сидела сжавшись и закрыв лицо руками в своей комнате, а Ленка решительно доводила все до сведения матери:– Марина Андреевна, вы только не волнуйтесь, ничего страшного не случилось, это сейчас со многими девочками бывает. Мне кажется, что ваша Аня немножечко беременна.Анна Филипповна чуть не завыла в голос, слушая безумные эти слова.Известно, что казнь не так страшна, как ее ожидание.Родители не умерли и не поседели. С ними даже не случилось сердечного приступа. И они не выгнали дочь из дому вон.Мало того, они и слушать не желали об аборте. Аня была у них поздним и чересчур долгожданным ребенком – родилась, когда они все надежды потеряли, но зато приобрели горький опыт бездетной семьи.Если бы не они, Анна Филипповна не представляла, как бы кончила институт. Скорей всего не кончила бы. А с ними, точнее, с матерью, которая жаждала превратиться в бабушку, она даже не брала академический отпуск.Не стала скрывать она и имя красавца Димы. Отец, пожилой изобретатель, носящий толстые очки, позвонил со службы его родителям. Он хотел получить ответ на единственный вопрос согласны ли они разделить моральную ответственность за своего сына. Родители Димы вопроса не поняли, они все еще не отошли от несчастья и поэтому продолжали искать причину внезапной гибели сына. Анечка была, возможно, последней девочкой, с которой у него «было», и очень подходила под такую причину. В конце концов обе стороны создали свой вариант романтической истории, где фигурировали неопытные и потому неосторожные молодые, пустячная размолвка и трагический конец.
В прежней педагогике хорошим ребенком называли ребенка удобного. С этой стороны Костик был не просто хорошим, он был идеальным. Ночью не кричал, почти не болел, в нужное время съедал свою норму. И с первого дня, как его привезли из роддома, улыбался.Отец, успевший изучить научную литературу по родовспоможению и грудному вскармливанию, считал себя главным специалистом и уверял Анечку, что улыбка Костика – всего лишь рефлекторное движение мышц.– Человек улыбается, когда ему хорошо, – отмечала Анечка. – Значит, ему хорошо нас видеть и слышать!Костик и дальше оставался хорошим мальчиком – был послушным и ласковым. На всю их двухкомнатную квартиру звучал его звонкий голос:– Бабулечка! Дедулечка! Анечка! Я, когда вырасту большой-пребольшой, я на тебе женюсь, Анечка!Иногда она брала его с собой на зачет или экзамен. И сокурсницы млели от его ангельской красоты. А редкие в их институте юноши готовы были записаться в приемные отцы.– Надо тебе строить личную жизнь, Анечка, – повторял время от времени со вздохом отец.Он получил большую по тем временам премию за изобретение и решил начать строительство ее личной жизни с покупки для дочери и внука однокомнатной кооперативной квартиры.Лучше бы он этого не делал! Спустя всего лишь полгода после того, как Анна Филипповна с Костиком стали законными владельцами своей однокомнатной западни, отец попал в автомобильную аварию.Это была даже не авария. Просто перед такси неожиданно появился пьяный, водитель резко затормозил, и отец, который сидел вполоборота к жене, расположившейся на заднем сиденье, ударился виском об узкое ребро между лобовым и боковым стеклами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111