— Еще он интересовался два месяца кино, — напомнил Веня. — А потом перестал. Поставил на главную роль телку и завязал.
— Телку?.. — не понял Платон. — В смысле — корову?
— Телку — в смысле шикарную соску. Он был этим, как его… — Федор нахмурил лоб.
— Продюсером, — медленно выговорил Веня. — Кого скажет на главную роль, того и поставят. За два месяца кое-как выбрал. Героиню, в смысле.
— Ах, героиню, — улыбнулся Платон.
— Расскажи про татуировку, — напомнил Федор.
— Да. Он татуировками стал интересоваться. На заднице наколол себе дракона. Из Японии в прошлом году приезжали жирдяи, у них есть спорт такой — толкаются, кто кого вытолкнет из круга. Отец разохотился, тоже тряпкой между ног обмотался и выскочил на подиум толкаться.
— И что? — заинтересовался Платон.
— Показал всем дракона на заднице. А зря, что ли, его выкалывали полдня?
— А еще он целый год интересовался бриллиантами, — вспомнил Федя.
— Якутскими алмазами, — уточнил Веня.
— Ну да. Он так изучил чукчей, что все время говорил про них! Даже язык выучил немного.
— Он уверял, что может уломать любого чукчу купить у него все, что угодно. Даже печку.
— Не печку, а типа духовки! — поправил брата Федор.
— Печку!
— Подождите, может быть, холодильник? — внедрился в спор Платон. — Есть такой анекдот про чукчу с холодильником. Там вся суть в том, что температура в холодильнике плюс пять, понимаете? — Платон сбился, видя одинаково снисходительное выражение на лицах братьев, — ну, в общем, в холодильнике теплее…
— Ну ты, Тони, странный какой, — удивился Веня. — На кой черт чукче холодильник? У него в чукляндии и так один лед кругом!
Братья замолчали. Платону стало вдруг нестерпимо грустно.
— Ваш отец… — Платон задумался, обнаружив вдруг в горле спазм, с которым еле совладал. — У Богуслава тоже была любимая книжка. Он ее выучил почти наизусть.
— А нам потом рассказывал на ночь, — тяжело вздохнул Федор, кивая головой.
— Ага, — невесело поддержал его Веня. — Рассказывал одно и то же, как молился. Я до десяти лет думал, что это молитвы такие из Библии. Облажался в первом классе на уроке. Учительница спросила, что мы знаем о боге, я на память зашпарил ей бормотания отца на ночь вместо сказки. «Трудится он, когда ничего не делает, ничего не делает, когда трудится. Бодрствует во сне, спит бодрствуя, с открытыми глазами, опасаясь ночного нападения Колбас, исконных своих врагов. Смеется, когда кусается, когда кусается — смеется. Купается на высоких колокольнях, сушится в реках». Хохоту было…
— Это же Постник, — улыбнулся Платон. — Это не о боге, а о Постнике.
— Я тоже помню! — повеселел Федор. — «Если Постник сморкается — это соленые угри, если дрожит — это огромные пироги с зайчатиной, если чихает — это бочонки с горчицей». Надо же, — удивленно повертел он головой, — как все хорошо запомнилось. Анкл, может, хоть ты, наконец, нам скажешь, кто такой Постник?
— А также, кто такие — Мухолов, Живоглот, Брюльфер, Алькофрибас, — грустно перечислял Веня.
— Это имена из родословной великана и обжоры Пантагрюэля, сына Гаргантюа, — охотно объяснил Платон, и вдруг, неожиданно для себя, все вспомнил! — Гаргантюа был повелителем Утопии, когда ему исполнилось пятьсот двадцать четыре года, у него родился сын Пантагрюэль, огромный и тяжелый ребенок…
— А Панург? Помнишь Панурга? — Федор положил на стол руки и подался к Вениамину.
Платон посмотрел на братьев, удивленный их детской неприкаянностью и нервическим отчаянием в голосе.
— Еще бы не помнить! Как говорил отец — это классика: «Панург с детства страдал ужасной болезнью — отсутствием денег».
Они засмеялись, толкая друг друга.
— И ему… «ему были известны шестьдесят три способа добывания денег!.. — давился смехом Вениамин, — из которых самым честным являлась обыкновенная кража».
— Когда Федору исполнилось шесть лет, Богуслав подарил вам опасную игрушку — Большой Шантельский Арбалет, как он это называл, — грустно улыбнулся Платон.
— Я помню! — кивнул Федор. — Отличная стрелялка — типа лука, но с пружиной. Нажимаешь на кнопочку — шлеп!
— И что мы с ней делали? — улыбаясь, поинтересовался Веня.
— Перестреляли всех птиц в округе, — вздохнул Платон. — Но не все так грустно. Я думаю, вы до сих пор помните греческий.
— Чего? — нахмурился Федор.
— Я сказал, что ты немного знаешь греческий. Как будет «крепыш»?
Федор смотрел, не понимая. Веня толкнул его локтем.
— Эсфен, — сказал он. — А Карпалим — это стремительный.
— Колбасорез и Сосискокромс смешнее! — перебил его Федя.
— А Подлив, Брюквожуй, Сардин-Гарнир? — заходился хохотом Веня.
— А Гимнаст — это тоже из этой книжки? — поинтересовался сквозь смех Федор.
— Да, он сопровождал Пантагрюэля в плавании и в сражениях, — кивнул Платон, чувствуя, что больше всего ему хочется, чтобы братья стали малышами и он, как когда-то, посадил бы племянников к себе на колени и хотя бы на несколько минут завладел их воображением до открытых от изумления ртов, до рабского обожания в глазах.
— И меч Гимнаста в книжке назывался «Поцелуй-меня-в-зад»? — Веня не мог унять нервический хохот. — Я думал, что отец издевается, когда показывал на Гимнаста в саду и спрашивал: «Где твой меч, Гимнаст? Где твой „Поцелуй-меня-в-зад“? Ты поменял его на грабли?»
Платон застыл, утопив сердце в печали воспоминаний. Почему-то никогда не приходило в голову, что его садовник Гимнаст называется так не только оттого, что в юности был известным гимнастом, а как оказалось, Богуслав из-за книги о толстяках так назвал подобранного им калеку, выброшенного из спорта! Он надеялся на пожизненную собачью преданность хромого калеки, но Гимнаст попросился приживальщиком к Платону в Ленинград, когда братья рассорились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16