Я решилась и открыла глаза. Мне даже понравилась размытая полупрозрачность этого странного мира, и, если бы не ледяной холод, я бы нашла силы восхититься зеленоватым оттенком расплавленного солнца — такого далекого, что сразу успокоилась: уже не выплыть.
Делая в мокрой невесомости огромные шаги и помогая себе при этом руками, я кое-как выровнялась и даже продвинулась вперед, выпуская пузырьки воздуха. Кровь в висках пульсировала в чужом для этого медленного мира ритме и отвлекала. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, я дернулась, вытолкнулась вверх, в яркое свечение мартовского солнца и помимо воли глубоко вдохнула.
Похоже, мое тело совершенно не собирается тонуть. Ладно, куда ты денешься, вон уже руки не двигаются, и пальцы так закоченели, что кажутся переломанными. Нырнуть еще раз, что ли? Расслабляюсь и медленно опускаюсь под воду. Интересно, если замерзать в поле под деревом или в воде, ощущения одни и те же? В воде интересней. Вон впереди что-то чернеет, пойду туда.
Растягивая ноги почти на шпагат, помогая себе руками, я, однако, двигаюсь под водой уже еле-еле, в грудь вонзились тысячи иголок, они стараются пробраться по молочным протокам поближе к сердцу и заколоть его. Если уж мне уготовано не утонуть, а замерзнуть в холодной воде, может, высунуть голову и смотреть при этом на небо? Так и сделаю, вот только разгляжу поближе, что это зацепилось за утонувшую корягу… Ну еще один шажок!.. Интересно, а мозгам бывает холодно?
Я вижу сначала руку, похожую на руку манекена из залитой искусственным светом витрины — такая она бледно-желтая, потом металлический чемоданчик в этой руке — почти квадратный кофр, потом часы на запястье, потом блестящую “молнию” куртки, потом странную черную щель, из которой торчит разрез трубки, а когда понимаю, что это перерезанное горло, что голова завалилась назад — такой вот глубокий разрез, — забываю, что я под водой, и ору.
То есть, конечно, я пыталась заорать. Я, наверное, даже могла бы запросто свалиться в обмороке, если бы в этот момент, наконец, не начала захлебываться и тонуть.
— Вы должны выпить двести граммов водки и спеть песню.
…Я шла по берегу одна, светила полная луна, и лодочка в волнах плыла, как птица в облаках, а на… — Любую песню, можно про елочку!….а на дорожке серебра играла в прятки детвора, топила звезды, ела мед, звала к себе… Не мой черед… А-а-а-р-р-р…
Это меня стошнило. Задумчиво разглядываю лужицу на линолеуме. Пожалуй, тут будут все двести граммов.
— Смотрите на меня! — рассерженно требует кто-то рядом.
Поднимаю голову.
— Вы меня видите?
Киваю и вытираю уголком жесткого одеяла подбородок.
— И как вы думаете, кто я есть такой? Лицо напротив скалится желтыми зубами и поблескивает толстыми стеклами очков.
— Что? Никаких версий? Ладно, ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Ваше имя и фамилия?
Я задумываюсь. Лучше было этого не делать. В голове одновременно всплывает несколько имен, одно из которых — Леопольд. Я раздвигаю подмокшее кое-где одеяло и осматриваю себя. Так, Леопольд не подходит. Тогда…
— Мо-на Ку-ку… Кукулевс-с-с..
— Громче!
— Мона Ку… Кукулевская.
— Так, запишем… Мона, а потом? Сколько “ку-ку”?
— Одно “ку-ку”.
— Отлично. Как себя чувствуете, Мона?
— Можно я выну прокладку?
Не дожидаясь ответа, закрываюсь одеялом и кое-как достаю прокладку из сопротивляющихся мокрых рейтуз и трусов. Стало намного легче, теперь уже не кажется, что у меня между ног превращается в гель половина Оки. Оглядываюсь в поисках урны, не нахожу ничего подобного и вопросительно смотрю в удивленное лицо.
— А вы бросьте на пол, — советует лицо.
Бросаю. Нет, так не годится. Уж очень странно она смотрится даже рядом с только что вылившейся из меня водкой. Осторожно задвигаю прокладку под лавку ногой в мокром носке и интересуюсь:
— Вы — спасатель на водах?
— Какие еще версии будут?
— Постовой на мосту? Или этот… ефрейтор по надзору за военнослужащими?
— Где ваша одежда?
— Я ее отдала ограбленной женщине.
— А документы?
— И паспорт тоже.
— Сказать вам, кто я?
— Как хотите…
Щеки разгорелись, в желудке тоже начался пожар. Не все вылилось.
— А все-таки, как вы думаете? Вы пришли на мост, разделись, прыгнули в воду, а когда открыли глаза, увидели меня. Ничего на ум не приходит? А тем не менее это банально. Уясните только, вы — там, где и хотели оказаться! — радуется смешной человечек, присев передо мной на корточки.
— Вы хотите сказать, что я на дне реки? Не мой черед…
— Нет, еще дальше!
— Что, вообще?.. Я умерла?
— А вы разве не этого хотели? Посмотрите вокруг! Что вы видите?
— На рай не похоже, — осматриваюсь я.
— Самоубийцы в рай и не попадают. Но это еще и не ад. Это предварительное чистилище.
Я сижу в длинном коридоре, уставленном вдоль стен лавочками. Множество дверей с табличками, некоторые открыты, из них снуют туда-сюда люди в белых халатах, у окна — установка с перевернутым вверх дном баллоном с водой. Вдоль стены короткими мелкими шажками ползет странное существо в халате, неся перед собой на весу загипсованную руку. Больница… Уже совершенно согревшись в одеяле, я откидываюсь назад, прислоняюсь затылком к стене.
— Я видела этот фильм, и он мне понравился. Но я — не Депардье, а вы — не Полянский. Прекратите изображать бога.
— Не сопротивляйтесь, — улыбается человечек внизу. — Вы что, думаете, можно утонуть и не умереть? Пойдемте в кабинет. Я покажу вам снимки вчерашней расчлененки. Такое увидишь только в аду. Молодая мамаша разрезала на куски своих детей, аккуратно разложила части по пакетам и выкинула все на помойку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15