Господи! Вся эта кровавая мешанина дохлого мяса и старых хрустких костей
еще вчера управляла миром, была его судьбой, была перстом, указующим чело
вечеству.
Если бы хоть один владыка мира смог побывать на своем вскрытии!

***

А потом они принялись за голову. Собственно, из-за этого я и терпел два час
а весь кошмар. Я хотел заглянуть ему в голову.
Не знаю, что ожидал я там увидеть.
Электронную машину?
Выпорхнувшую черным дымом нечистую силу?
Махоньких, меньше лилипутов, человечков Ч марксика, гитлерка, лениночка
, Ч по очереди нашептывавших ему всегда безошибочные решения?
Не знаю. Не знаю.
Но ведь в этой круглой костяной коробке спрятан удивительный секрет.
Как он все это сумел? Я хочу понять.

***

Потрошитель-прозектор полоснул ножом ржаво-серую шевелюру от уха до ух
а, и сдвинувшаяся на лбу мертвеца кожа исказила это прищуренное горбонос
ое лицо гримасой ужасного гнева.
Все отшатнулись. Я закрыл глаза.
Еле слышный треск кожи. Стук металла по камню. Тишина. И пронзительно-едко
е подвизгивание пилы.
Когда я посмотрел снова, то скальп уже был снят поперек головы, а прозекто
р пилил крышку черепа ослепительно бликующей никелированной ножовкой.

Пахану навернули на лицо собственную прическу.
Ч Готово! Ч сказал прозектор и ловко сковырнул с черепа верхнюю костян
ую пиалу. Он держал ее на вытянутых пальцах, будто сбирался из нее чай пить
.
Мозг. Желтовато-серые в коричнево-красных пятнах извивистые бугры.
Здоровенный орех. Орех. Конечно, орех. Большущий усохший грецкий орех.
Орех. Как хорошо я помню крупный звонкий орех на черенке с двумя разлапис
тыми бархатно-зелеными листьями, что валялся утром на ровно посыпанной
желтым песком дорожке сада пицундской дачи Великого Пахана.
Я охранял покой в саду под его окнами. И еле слышный треск привлек мое вним
ание Ч сентябрьский орех сам упал с дерева, еще трепетали его толстые ли
стья.
Поднял орех, кожура его уже сшелушилась, он был ядреный и чуть холодноват
о-влажный от росы, он занимал всю пригоршню. Кончик финки я засунул в узку
ю черную дырочку его лона, похожую на таинственную щель женского вместил
ища, нажал чуть-чуть на нож, и створки со слабым хрустом разошлись.
ГдеЧ то там, внутри еще не распавшихся скорлупок, было ядро -бугорчатый ж
елтоватый мозг ореха.
Но рассмотреть его я не смог. Мириады крошечных рыжих муравьев, словно жд
авших от меня свободы, рванулись брызгами из ореха. Я не сообразил его бро
сить, и в следующий миг они ползли по моим рукам, десятками падали на костю
м, они уже пробрались ко мне под рубаху.
Они ползли по лезвию ножа.
Я стряхивал их с рук, хлопал по брюкам, давил их на шее, на лице, они уже куса
лись и щекотали меня под мышками и в паху.
Душил их, растирал в грязные липкие пятнышки, они источали пронзительный
кислый запах. Особенно те, что уже попали в рот.
Рыжие маленькие мурашки.
Я разделся догола и нырнул в декоративный прудик. Муравьи всплывали с ме
ня, как матросы с утонувшего парохода. Грязно-рыжими разводами шевелили
сь они на стоялом стекле утренней воды.
У бортика валялся орех Ч в одной половинке костяного панциря. Внутри бы
ло желто-серое, бугристое, извивистое, усохшее ядро.
Выползали последние рыжие твари.
Старый мозг. Изъеденный орех. Ядро злоумия

***

…Я проснулся через двадцать пять лет. В какой-то темной маленькой комнат
е со спертым воздухом. Рядом лежала голая баба.
На никелированной кровати с дутыми шарами на спинках. Я толкнул подругу
в бок и, когда она подняла свою толстую заспанную мордочку с подушки, спро
сил:
Ч Ты кто?
Ч Я?… Я штукатур, Ч уронила голову и крепко, пьяно заснула.
Через двадцать пять лет. После успения Великого Пахана.

ГЛАВА 2
СКАНДАЛ

Она уснула, а я проснулся окончательно. Проклятье похмелья Ч раннее про
буждение. Проклятье наступающей старости.
В похмелье и в старости люди, наверное, острее чувствуют Ч сколь многого
они не сделали и как мало осталось времени. Хочется спать, а неведомая сил
а поднимает тебя и начинает кружить, мучить,стыдить: думай, кайся, продлев
ай остаток…
Я не чувствую себя стариком, но думать тяжело: болит голова, подташнивает,
нечем дышать.
Любимая девушка рядом со мной громко, с присвистом дышала. У нее наверняк
а аденоиды. Штукатур. Почему? Где я взял ее?
От нее шел дух деревенского магазина Ч кожи, земляничного мыла, духов «К
армен» и селедки.
ЧтоЧ то пробормотала со сна, повернулась на бок, закинула на меня тяжелу
ю плотную ляжку и, не просыпаясь, стала гладить меня. Она хотела еще.
Господи, где это меня угораздило?
Измученный вчерашней выпивкой организм вопиял. Он умолял меня дать ему п
ива, водочки, помыть в горячем душе и переложить с никелированной кроват
и одноглазой девушки-штукатура в его законную финскую койку. И дать посп
ать.
Одному. Без всяких там поглаживаний и закидывания горячих мясистых ляже
к.
Но как я попал сюда?
Я задыхался от пронзительно-пошлого запаха «Кармен», он сгущался вокруг
меня, матерел, уплотнялся, переходил в едкую черно-желтую смолу, которая
быстро затвердевала, каменела. Пока не стала твердью. Дном бездонной шах
ты времени, на котором я лежал скорчившись, прижатый огненной бульонкой
одноглазого штукатура. Запах «Кармен» что-то стронул в моем спящем мозг
у, своей невыносимой остротой и пакостностью нажал какую-то кнопку памя
ти и вернул меня на двадцать пять лет назад.

***

Оторвался от дна и поплыл вверх Ч навстречу сегодня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29