– Он к ней приставал, – угрюмо возражает Рафаэль. – Он ее грязно лапал. Это следовало прекратить.
– Он младше тебя на два года, – говорит Давид Блумберг. – Младших бить нельзя.
Рафаэль смотрит на отца с иронией.
– Эти чурки взрослеют гораздо быстрее, – говорит он.
– Прекрати! – говорит мать. – Это тут ни при чем.
– Да, как же, ни при чем. Живут на наши деньги. На пособия.
, – говорит Давид Блумберг, – я вынужден тебе сообщить, что ты порешь полную чушь. Во-первых, отец Али не живет на пособие, он отличный зубной врач. Во-вторых… национальность и вера тут вообще ни при чем, понимаешь?
– А что они чуть бабушку не взорвали, это тут тоже ни при чем?
– Рафаэль! Это не турки, это палестинцы! И там ведь, в сущности, война, а здесь, у нас, мир. Ты хочешь, чтобы у нас тоже была война? Этого ты добиваешься?
Рафаэль выдыхает через нос. Он крупный парень, похож на отца: резкие черты, глубоко посаженные темные глаза.
– Хорошо, – Рафаэль возвращается на исходные позиции. – Он лапал ее, я ему врезал. Вот и все.
Стаут
Стою в супермаркете и выбираю кусок говядины. Тут у меня звонит мобильник.
– Алло! – говорит в трубке мой старый приятель, Рэн де Грие. – Привет! Я тут у вас в М., проездом! Встретимся, выпьем пива вместе, давно не виделись?
– О! – радуюсь я. – Рэн, чувак, клево! Жду тебя с нетерпением!
– Только я буду с девушкой, – предуп-реждает Рэн.
– Вике, что ли?
– Да нет, не Вике.
– Тогда приходи прямо ко мне домой, я завтра, короче, отдыхаю, можно будет пойти потусоваться куда-нибудь.
Рэн теперь из нас троих самый большой человек. Он сейчас, в сущности, в головном офисе RHQ чуть ли не второй человек после Хартконнера. Неофициально как бы. Кнабе тоже с ним работает. Мы с де Грие и Кнабе в американском офисе RHQ вместе пахали, потом нас вместе в Европу перевели. Подтягивались на прогнутом турнике, над лужей, куда я однажды и свалился. Мы были как близнецы-тройняшки.
Только я год назад ушел из RHQ, а они до сих пор там. Не знаю, зря я ушел, или нет. Вообще, конечно, стремная контора в последнее время. Там такие бабки варятся. Половину всех «мусорных» размещений Европы делают. А де Грие там отвечает за использование всех этих бабок, за слияния и поглощения, плюс – за дилинговый центр. Мудрено у них это называется: отдел финансовой архитектуры, типа, компании разбираются и складываются, как кубики. Шутники их уже прозвали «отдел финансовой акробатики».
Есть люди, которые могут стать по жизни очень богатыми. Чрезвычайно влиятельными. Рэн де Грие – он именно такой. Хотя на вид не скажешь. Говорит тихо. Работает очень много. Обычный парень.
У него кликуха раньше была – Градус. Потому что de Grie – это почти что Degree. То есть, градус. Или степень. Но Градус прикольней.
Убираю мобилу в карман и перехожу к полкам с вином.
Это моя вечная уловка. На самом деле у полок с вином я выбираю ни фига не вино. Я вина, если хотите знать, вообще не пью, я пью пиво и крепкие напитки. А у полок с вином я выбираю девчонок. Девиц. У меня три хобби: жратва, бабы и макроэкономика. Тем более, де Грие будет с новой девчонкой.
Вот появляется красотуля с корзинкой. Которые с тележкой, я даже не трогаю: значит, семейные. А эта с корзинкой, и не торопится. Значит, будет пожива.
Делаю вид, что не могу выбрать бутылку.
– Вино какой страны ты предпочитаешь в это время суток? – говорю.
Этот прием почему-то на всех девиц действует безотказно.
– Ха-ха, – говорит девица. – Аргентинское. А ты?
– А я обожаю готовить.
– Ого, – говорит девица. – Впервые вижу мужчину, который любит готовить.
А я продолжаю:
– У меня даже есть блендер.
– Оу, – говорит девица и смеется.
– Хочешь , посмотрим, как он работает?
– Хочу , – отвечает она.
Да и все равно, что спрашивать на такой ответ. Мой личный рекорд – двенадцать минут от начала знакомства до оргазма.
Да, я, наверное, наркоман. Только наркотиком мне служит влюбленность. Я много чего в жизни перепробовал – от алкоголя до адреналина, но такого подсаживающего впрыска, как от ощущения того, что мне нравится женщина, не испытываю больше ни от чего.
Вот эта! Сейчас! Хочу!
И огонек в глазах, и последний стольник бросаешь на гостиничную стойку, и без расчета.
А потом ты начинаешь разбираться в ней глубже… Хорошо если сразу все понимаешь и относишься просто – как к очередной попутчице на «ночной экспресс». Хуже, если отношения затягиваются надолго. Хуже – потому, что влюбленность проходит, а организм привык поддерживать в себе высокий уровень этого фермента. Становится физически плохо.
Едем ко мне домой. Я прикидываю: Рэн сказал, что приедет не раньше десяти, так что часа два у нас точно есть.
* * *
– Ну, а теперь давай познакомимся, – говорю и отпиваю вина. – Боже, что это такое?
В бутылке не вино, а какая-то смесь клюквенного сока с подсолнечным маслом. Девушка тоже морщится.
– Junk, – говорю я.
Мы выливаем жидкость в раковину. Разговор я веду чисто автоматически. Мне не до разговоров в последнее время.
– А почему тебя прозвали Стаут? – спрашивает Жанна (так ее зовут).
– Потому что я пиво люблю, – говорю я. – И еще, потому что я такой здоровый.
– Потому что у тебя такой здоровый чччленнн, – говорит Жанна страшным шепотом.
Она хочет сделать мне приятное.
И тут я слышу звонок.
– О, – говорю, – это мой приятель Рэн де Грие со своей девушкой.
Тащусь открывать.
И застываю, как соляной столп. Потому что это никакой не Рэн. На ступеньках лестницы сидит эта бестия Лина. Сидит себе, зажигает с бутылочкой пива, в наушничках, со старым плеером своим. Сидит себе, помахивает сигареткой. Ножонки составлены коленками вместе, пыльными босоножками врозь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9