Что нам теперь делать, сэр?Холмс все очень тщательно осмотрел и, показав мне на земле, не поросшей травой, отпечаток руки возле самого фундамента, словно кто-то крался на четвереньках, проговорил:— Вы очень хорошо сделали, мистер Пью, что обратились к нам. Пожалуйста, ничего не говорите мистеру Коннору и успокойте вашу жену. Мы обязательно постережем ваш дом сегодня ночью.— Спасибо, сэр, — просиял управляющий. — Жена будет очень рада.— Скажите, вы помните тот день, когда был убит Глин Хьюс?— Никогда его не забуду, — мрачно заявил мистер Пью.— Может быть, кто-нибудь из работников или вы видели незнакомцев, идущих к Ллангелину?— Нет, сэр, не видели. Полиция уже спрашивала об этом. Туда почти никто не ходит. Незачем.Мы сели на лошадей и выехали на дорогу.— Не представляю, как можно взобраться на второй этаж. Не по ветвям же дикого винограда? — сказал я.— Вы не прошли немного дальше, Портер, — отозвался Холмс, — и не видели железной трубы. Она, правда, скрыта под диким виноградом.— Я её тоже заметил, — упорствовал я. — Но я не представляю, как можно вскарабкаться по ней на второй этаж.— Да, обычный вор вряд ли стал бы это делать, — проговорил задумчиво Холмс. — Но в этом деле вообще много необычного. По-моему, мы столкнулись с какой-то тайной организацией, Портер, у которой обширные связи как в Уэльсе, так и в Англии. Тот, кто ею управляет, очень умён. Он, например, ловко прикрывается Лигой по изучению и распространению идей Роберта Оуэна. Я уверен, что он находится здесь.— Здесь, в Тиневидде?— Я имел в виду Ньютаун, Трегинон, Лланфер, Карно, Лланидло или Пентредервидд. Где-то внутри круга, который образуют эти города и деревни, находится и руководитель этой организации— Неужели в этой тихой деревенской местности зреет заговор?— В этой тихой местности, Портер, всего пятьдесят лет назад бушевало восстание чартистов, вызванное безработицей. То же самое мы наблюдаем сейчас. Тогда чартисты захватили Лланидло и удерживали его десять дней, пока правительственные войска не навели порядок.— Был ведь ещё и бунт «ребекк»?— В этой местности «ребекки» не появлялись. Они очень активно действовали на юге Уэльса, в Кармартеншире и в Пембрукшире.— Если предположить, что Коннор — глава заговора, то как объяснить слежку за его домом и попытку вломиться к нему в дом кого-то, кто связан с «ребекками»?— Этого я не знаю, — сказал Холмс. — Возможно, ни «ребекки», ни Коннор не имеют никакого отношения к тайной организации. Ложитесь сегодня пораньше спать. Вам, Портер, и вам, Мадрин, — Шерлок Холмс повернулся к нему, — придётся провести сегодня ночь, следя за домом Коннора. Я сегодня вечером уезжаю в Бармут, но завтра вернусь, и мы обсудим, что делать дальше.— А мне ещё надо сочинить стихотворение в память покойной Элинор Тромблей, — вспомнил Мадрин. — Представляю, какой поднялся бы шум, если бы я сказал, что она была отравлена. Хотя валлийский язык гостям Тромблей-Холла практически неизвестен, кто-нибудь, может быть, и догадался бы.— Скажите-ка, — вдруг оживился Холмс, — это по-валлийски.— Cafodd ei llofruddio.— Великолепно! — воскликнул Холмс. — Но поберегите эту фразу до другого случая. Пока ещё рано раскрывать карты. 14 Пока мы добирались до дома, я обсудил с Холмсом, как нам с Мадрином лучше всего организовать слежку. Я считал, что надо держаться как можно ближе к дому.Холмс согласился со мной и посоветовал обратить особое внимание на подходы к дому со стороны озера и оставить без внимания подходы со стороны дороги и хозяйственных построек.— Внимательно наблюдайте за обстановкой и ничего не предпринимайте до тех пор, пока что-нибудь не случится, — добавил он.Когда мы оказались во дворе дома Мадрина, Холмс дал Даффи шестипенсовик, чтобы он отвёл лошадь и лошадь Мадрина на пастбище — мальчик был, конечно, в восторге, — простился с нами и поехал на полустанок, где намеревался сесть в поезд, оставив свою лошадь в конюшне при гостинице «Красный лев».Я забрался на сеновал и попытался заснуть. Мадрин заявил, что не будет спать, а поработает над стихотворением. Перепробовав несколько способов заставить себя заснуть, я встал и пошёл в дом.Мадрин пожаловался, что никак не может найти нужный тон стихотворения. Ему хотелось выразить в нём чувство утраты — Элинор Тромблей была доброй, прекрасной женщиной, помогавшей десяткам людей, — но мешало то, что придётся читать стихотворение перед людьми, которые этого чувства не испытывают.— Почему вас это так заботит? — удивился я. — Пишите, как чувствуете. Представьте себе, будто вы читаете перед валлийцами, перед теми, кому она помогала.— Думаю, что это не понравится Эмерику Тромблею. Он любит, чтобы в стихах были красивые слова и ритм.— Вот поэтому у вас ничего и не получается, — сказал я. — Постарайтесь как можно искреннее выразить чувство утраты, а форма сама придёт. Быть может, это сумеет оценить и Эмерик Тромблей.Я прошёл на кухню, где за столом сидели Меган и Гвенда, и мы затеяли игру: я показывал рукой на кресло и спрашивал: «Что это?», девочки повторяли вопрос по-валлийски: «Beth ydy hwn» — и отвечали на него: «Cadair ydy hwn» — «Это кресло». Благодаря этой весёлой игре я узнал много новых слов.Перед тем как отправиться в дозор, мы решили заглянуть в «Старую таверну». Здесь было полно народу. Видимо, густой туман не мешал людям найти сюда дорогу.Мы взяли по кружке пива и стали искать, куда бы сесть. Пробираясь между столиками, я заметил Айфана Вогана, который махал нам рукой. Мы подошли к нему.— Я нашёл его, — сказал он тихо.— Кого? — не понял я.— Ну, того малого, у которого деревянные башмаки с квадратными носами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61