Он привез письмо, которое профессор передал ему на хранение за несколько дней до своей кончины.
Разговаривая, они вошли в гостиную.
— А полиция уже знает об этом письме? — повернувшись к Юдит, спросил англичанин.
— Нет и никогда не узнает, — ответила девушка, — потому что доктор Шюки сказал, что дядя настоятельно просил, чтобы содержание письма стало известно только членам нашей семьи. Когда вы уезжаете, господин Шаломон?
— Завтра утром.
— Доктор Шюки хотел бы обсудить с вами правовую сторону издания дядиной книги.
Шаломон улыбнулся.
— С радостью предоставлю себя в распоряжение господина адвоката.
— Прошу вас, проходите! — пригласила Юдит и направилась в сторону кабинета.
По лицу Шаломона промелькнула тень удивления, когда он увидел Шалго, поднявшегося ему навстречу.
— О, я счастлив познакомиться с вами. Доктор Шюки!
Англичанин тоже представился.
— Садитесь, господа, — предложила девушка.
Англичанин закурил сигарету.
— Я охотно побеседую с вами, но должен извиниться: у меня мало времени. После полудня мне нужно еще подписать несколько договоров…
— Что касается меня, то я отниму у вас всего несколько минут, — заметил Шалго. — Мы обсудим вопрос о расторжении договора, подпишем соглашение — и делу конец.
— О расторжении договора? — переспросил Шаломон.
— Да, сэр, — подтвердил Шалго. — В своем трагическом письме, которое мой друг адресовал мне, он выразил это желание на тот случай, если с ним произойдет что-нибудь до выхода книги в свет.
— Дорогой господин адвокат, — сказал Шаломон, — этот шаг вы должны серьезно обдумать, потому что издательство потребует возмещения убытков, а это выльется в довольно значительную сумму.
— Да, конечно. Но я думаю, что и в этом случае мы должны будем выполнить последнюю волю моего бедного друга. Разумеется, решение этого вопроса зависит не только от меня, но и от наследников, как его правопреемников.
— Тогда, может быть, целесообразнее отложить эти переговоры? — сказала Юдит.
Шалго посмотрел на девушку.
— Если вы так считаете, я должен повиноваться. Вы, Юдит, — наследница профессора Калди, так что за вами последнее слово.
Шаломон стряхнул пепел с кончика сигареты и взглянул на Шалго.
— Господину адвокату известна причина самоубийства?
Шалго удивленно посмотрел на англичанина.
— Самоубийства? — переспросил он. — Профессор Калди не покончил с собой, — возразил он. И, помолчав несколько секунд, добавил: — Профессора убили!
Шаломон кашлянул.
— Убили?
— Да, и самым зверским образом. С заранее обдуманным намерением.
Англичанин поднес сигарету к губам, глубоко затянулся и взглянул на зарыдавшую Юдит.
— Невероятно, — обронил он. — Может быть, и об этом написано в его прощальном письме?
— Нет, конечно, — сказал Шалго. Юдит встала и, вся в слезах, покинула комнату. — Бедная девочка, она очень любила старика. Канун свадьбы — и это зверское убийство!
— Милое, разумное создание, — подтвердил Шаломон. — Но почему вы, господин адвокат, берете на себя смелость утверждать, будто профессор убит?
Шалго поковырял в ухе, полуприкрыл тяжелые веки, а затем, сунув руку в карман, вытащил из него целлофановый кулек.
— Хочешь конфетку, Генрих? — поднявшись и опершись рукой о стол, с милой улыбкой спросил он.
Наступила томительная тишина.
— Или ты больше уже не любишь леденцы? — продолжал спокойно толстяк. — А жаль. Потому что леденцы, мой дорогой, не только полезны, но и приятно освежают рот. Между прочим, советую оставить руки на коленях и сидеть не двигаясь, потому что преимущество на моей стороне. Видишь? — Он показал револьвер.
На лбу Шликкена проступили мелкие капельки пота, а кадык заходил вверх-вниз. Шликкен понимал, что притворяться дальше бессмысленно; он тоже узнал Шалго.
— Чего ты хочешь от меня, Оскар? — спросил Шликкен, и Шалго уловил в его хриплом голосе страх.
— Пока еще не знаю, — сказал мечтательно Шалго. — Девятнадцать лет готовился я к этой встрече. Однажды в Рио-де-Жанейро проклятая стенокардия чуть было не доконала меня. Так я, хоть всегда был неверующим, стал молиться пресвятой деве, просить ее, чтоб она подарила мне жизнь. Я тогда так сказал ей: «Пресвятая матерь божия, выслушай нижайшую просьбу верного раба твоего. Жалкий Оскар Шалго с улицы Карпфенштейн молит тебя о милосердии. Дай ему дожить до того часа, когда он выполнит свой обет — уничтожит проклятого фашистского убийцу, ничтожную гниду Генриха фон Шликкена!» Пресвятая богородица услышала мою молитву, и вот, видишь, мы встретились с тобой. Конечно, за эти годы ты, как и многие другие фашистские убийцы, здорово изменил свою внешность. Так что я и не удивляюсь, что ни Кальман, ни Калди не узнали тебя.
— Оскар, пощади меня! — прошептал бывший гестаповец. — Мы ведь теперь с тобой союзники, боремся за общее дело. Забудь, что было между нами; мы должны помнить лишь о том, что у нас одна идея, одна цель.
— Об этом я помню, мой милый: об идее и цели! Но помню также и о том, что ты самый заурядный убийца! И ты не можешь быть моим союзником! А если бы я вступил с тобой в союз, архангел божий надрал бы мне уши!
— Если ты убьешь меня сейчас, тебе тоже конец! — сказал Шликкен. — Подумай об этом.
— Когда я выдам тебя и тебя расстреляют, я смогу спать спокойно. Ты и понятия не имеешь, как я тебя ненавижу! Скажи, тебе дорога жизнь?
— Жизнь для меня — все! — с надеждой в голосе вскричал фашист. — За нее я что хочешь отдам. Только отпусти.
— Почему ты убил Калди? — перебил «его Шалго.
— Не я убил его.
— Не дури, Генрих. Так мы никогда не договоримся. Учти, будешь юлить — я не убью тебя, но уж непременно выдам коммунистам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92