Шалго взглянул на часы: пять минут седьмого. Он оделся, вышел на улицу и тут же завернул в будку телефона-автомата. Вложив свой толстый палец в телефонный диск, Шалго закрыл глаза и задумался. Наконец после долгого раздумья он набрал номер виллы Калди.
Несколько секунд никто не отвечал, но вот сняли трубку. Он знал, что техническая группа подслушивает разговор; однако это не очень смущало его — донесение все равно должно поступить к нему.
— Алло, квартира Калди, — раздался на другом конце провода голос Марианны.
— Говорит Геза Ковач, — произнес измененным голосом Шалго. — Прошу господина профессора.
— Он в Сегеде.
— Тогда я хотел бы переговорить с его дочерью.
— Я вас слушаю.
— Прошу вас, не изумляйтесь и не вешайте трубку. Известите своего отца, чтобы он немедленно исчез. Завтра ночью старший инспектор Шалго собирается его арестовать.
— Извините, кто это говорит?
— Я друг Миклоша Харасти. Вы уже не помните меня. Немедленно известите отца. Завтра уже будет поздно.
11
Бледная стояла Марианна у телефонного аппарата. Известие потрясло ее. Возможно, конечно, это провокация. А если все-таки нет? Старший инспектор Шалго? Ей знакомо это имя. Да будто бы и Кальман упоминал фамилию Шалго. Кажется, в ту ночь, когда он вместе с лейтенантом вернулся с операции, он что-то сказал о нем. Она позвонила; пришлось подождать, пока пришла Илонка. Марианна сказала девушке, чтобы она отыскала садовника и тотчас же послала его к ней в комнату. Потом закрыла дверь в гостиную и усталыми шагами поднялась по лестнице на второй этаж. Она чувствовала себя очень неспокойно и не могла найти себе места; бесцельно ходила взад и вперед по комнате, затем бросилась на тахту и уткнулась лицом в подушку. Что же ей делать, как поступить? Завтра до полудня она будет ждать, но если до тех пор ее не известят, то после обеда она отправится к доктору Агаи — пароль она знает. Но ведь туда ей идти нельзя. В последний раз, когда они встретились, доктор Агаи категорически запретила ее разыскивать, а если Марианна понадобится, то она сама сообщит ей об этом.
Марианна очнулась от своих мыслей при звуке открывшейся двери. В комнату вошел Кальман. Он подсел к ней на тахту. Молодой человек сразу же понял, что что-то произошло, так как лицо Марианны всегда отражало ее чувства. Девушка рассказала, какое она получила телефонное предостережение, и взглянула на Кальмана, ожидая совета; для него это сообщение было также неожиданным.
— Шалго действительно руководит слежкой за твоим отцом. Ведь я тебе говорил об этом.
— Нет, только собирался.
Тогда он рассказал ей, что услышал в свое время от Хельмеци.
— Но кто же все-таки этот Геза Ковач? — недоумевал Кальман. — И откуда ему все известно? Потому что его сообщение о твоем отце кажется вполне правдоподобным. Но мы вот что сделаем: я поеду в Сегед и поговорю с твоим отцом. Напиши и ты ему несколько строк. Я скрою его. Отвезу в Будапешт и скрою, а ты не выходи никуда из дому.
— Поезд идет только завтра утром, — проговорила девушка.
— Ну, тогда утром и поеду.
Ночь они провели вместе. Наутро они простились.

В пять часов пополудни Шликкен вышел из главной резиденции гестапо на улице Аттилы. Спустя полчаса он уже ходил взад и вперед по паркету служебного кабинета Шалго. Старший инспектор был в дурном расположении духа, хотя, увидев майора, и испытал некоторое удовлетворение. Напрасно вчера вечером Шликкен заходил к нему, чтобы прояснить это дело. Ворчун ничего не смог узнать о месте пребывания Белочки. После того как агент удалился, Шалго понял, почему собственно, Шликкен так хочет «прояснить» это дело: одна из групп майора вот уже несколько месяцев занята распутыванием нитей, ведущих к сильной коммунистической организации. Шалго испытывал разочарование и горечь и, пока Шликкен говорил, думал о том, насколько унизительна для него эта роль. В соответствии с указанием высшего начальства все данные, которые поступают о коммунистах, они немедленно должны сообщать в гестапо, хотя сам Шликкен и его люди их ни о чем не информируют. Шликкен сказал, что имя «Белочка» неоднократно фигурировало в донесениях. По разведывательным данным, ее недавно подключили к человеку, носящему кличку «Татар». Об этом Татаре известно лишь, что он рабочий, по-видимому техник, долгие годы живет на нелегальном положении, и есть подозрение, что Татар и тот руководитель, которого уже несколько месяцев ищут, — одно лицо. Его конспиративную квартиру, судя по донесениям, знают только двое: уже упомянутая Белочка и один коммунист по кличке «Нервный», тоже находящийся на нелегальном положении. Шалго улыбнулся про себя и подумал о том, как обрадовался бы Шликкен, если бы узнал, что Нервный со вчерашнего дня находится в подвальной камере отдела контрразведки.
Сегодня утром ему доложили, что переодетые в штатское платье гестаповцы арестовали в городе многих людей. Поступило донесение и том, что на квартире доктора Марии Агаи произошла перестрелка, причем сама доктор Агаи застрелила одного гестаповца. Полковник Верешкеи связался с центральным отделением гестапо в Будапеште и попросил объяснения по этому поводу, но получил ответ, что гестапо не знает ни о каких арестах. И вот сейчас здесь, рядом с ним сидит его старый друг Генрих фон Шликкен и рассказывает об этих самых арестах.
— Мы арестовали десятерых человек. Однако Татар и доктор Агаи спаслись бегством. Но если мы схватим Белочку, то нападем на их след.
— Так чего же ты сейчас хочешь? — спросил Шалго.
— Сейчас нужно брать мишкольцевскую ячейку, ибо теперь уже очевидно, что оба эти дела находятся в прямой связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92