Я попрощался. Вышел. Больше указаний не последовало. Иван Васильевич всегда говорил один раз.
Я совсем забыл сказать ему, что завтра меня ждёт койка в больнице. Вспомнил об этом лишь тогда, когда зашвырнул в свои сейф голубую папку. Так в неё и не заглянув.
За окном совсем сгустилась ранняя осенняя чернота.
В стекле отражался мой наимоднейший парадный галстук, яркий, как бабочка-махаон. Подарок Нади.
Я понял, почему Иван Васильевич начал со мной так официально, на «вы». Он не любил, когда на работе появлялись одетыми не по форме. Хотя допускал, что вне стен прокуратуры каждый волен носить то, что пожелает. Был случай, когда он вогнал в слезы прежнюю секретаршу — она пришла на службу в коротеньком платье (было это ещё в пору мини-юбок). Помня выговор начальства, девушка даже в нерабочее время отказалась от моды.
Каково же было удивление, когда Иван Васильевич, высмеивая молодящихся женщин, обряженных в коротенькие платьица,сказал:
— Гале, например, это идёт, — секретаршу звали Галей. — А вот на некоторых это смешно.
Выходит, мой галстук его задел… Но знает ли он, как сам невольно наказал меня сегодня?
Когда я хочу успокоиться, я начинаю мыслить. Логически. Виноват ли, в сущности, Иван Васильевич? Его самого задержали. А те, кто задержал его, может быть, вынуждены были сделать это по каким-то обстоятельствам.
А эти обстоятельства…
Я рассмеялся. Логика иногда тоже мало помогает. Факты побеждают. Главное, я никогда в жизни не увижу сегодняшний спектакль. Он не повторится. Обиднее всего, что я пропустил его из-за дела, которое вполне может ждать до завтра.
Вечер у меня закончился, как у влюблённого юнца.
В то время, пока Надя и Фаиночка наслаждались оперой, я добросовестно, выстоял очередь в кафе, добросовестно съел ужин, закруглив холостяцкую посиделку чашечкой кофе.
А потом стоял в тени около входа в метро, стараясь не пропустить две женские фигуры: маленькую, почти девчоночью, Фаиночки и-чуть выше и стройнее-Нади.
Они промелькнули в толпе— зрителей, выходивших из театра. Я шмыгнул за ними, ориентируясь на красивую, пышную Надину голову. Появляться в обществе секретарши не смел: что, если Надя разоблачила уже мою ложь о нашем с ней мнимом родстве?
Вскочив в соседний вагон, я незаметно наблюдал за ними через стекло. Фаиночка сошла раньше. Надя осталась одна. Я отыскал её блестящее пальто среди других, ярких и разнообразных, и двинулся вслед.
Догнал при выходе из метро. Взял под руку.
— Довольно смело! — сказал странный низкий голос.
Но рука не отстранилась. На меня чуть насмешливо смотрела незнакомая блондинка.
Наверное, я извинялся. Во всяком случае, что-то долго бормотал. Потом мотался по площади, высматривая Надю.
Блондинок было много. Высоких. В этих проклятых блестящих пальто. Словно вся Москва помешалась на них.
И, ругая в душе моду, уныло поплёлся наконец к телефонуавтомату напротив её дома.
— Работаешь? — спросила Надя, ничуть не удивившись.
— Да, — соврал я, глядя на окно шестого этажа. — Понимаешь…
— Не извиняйся. Мы же договорились…
— Тебе понравилось?
— Я ожидала большего. Но, в общем, ничего… Игорь, — я почувствовал, что она улыбается, — эта девочка в тебя влюблена?
— Ну что ты! — убеждённо сказал я. — Она молодая.
В таком возрасте нравится каждый мало-мальски…
— Высокий мужчина? — договорила Надя. И весело рассмеялась. Мне показалось, что она ревнует.
— Глупости. Фаиночка-это сама кротость…
— Дорогой мой знаток человеческих душ, женское сердце — загадка.
— Не большая, чем мужское, — парировал я. Мне ужасно хотелось прекратить этот разговор. — Надя, ты была в блестящем пальто?
— А что?
— Ничего. Я скучал по тебе и гадал, как ты одета.
— В нем. Следовательская интуиция?
— Просто я подумал: вся Москва носит такие пальто…
А ты все-таки модельер…
— Над этим стоит поразмыслить, — полушутя сказала Надя. — Завтра позвонишь?
— Обязательно. Да, Надюша, мне хотят вырезать гланды…
— А это страшно? — я услышал в её голосе неподдельную тревогу.
— Не знаю. Потом скажу,
— Звони. Непременно…
Назавтра утром раздался звонок. Я ещё не успел снять плащ.
— Товарищ Чикуров?
— Да.
— Иван Васильевич просил вас, как только ознакомитесь с делом,зайти к нему.
— Хорошо, — сказал я.
Вс„. Моя ложь раскрылась, и Фаиночка вычеркнула меня из списка друзей. Мне стало смешно и грустно. В общем, досадно. А может, перемелется? И снова в моей двери будет появляться кудрявая курносая мордашка… Посмотрим. Кто-то из великих писателей сказал, что женщины не прощают. Кажется, Дюма.
Прежде чем засесть за изучение дела, подшитого в голубой папке, я позвонил в больницу. То, что я сегодня буду занят весь день, — совершенно определённо. Доктор не удивился. История, повторяющаяся в который раз.
— Знаете, что вас ожидает? — спросил он со зловещим спокойствием.
— Знаю. Ревмокардит. — Это слово он вбил в меня надёжно.
— В лучшем случае, — сказал врач торжествующе. — И больше ко мне не приходите…
— Приду.
В трубке посопели. Потом — короткое:
— Когда?
— Завтра, возможно — через пару дней.
— Ох, Игорь Андреевич, Игорь Андреевич…
В голубой папке было сто девять листов. Дело о самоубийстве.
Два месяца назад в селе Крылатом Североозерского района Алтайского края покончила с собой воспитательница детского сада совхоза «Маяк» Ангелина Сергеевна Залесская, 1947 года рождения.
Старший следователь прокуратуры Алтайского края установил следующее.
«Вечером 8 июля к супругам Залесскому В. Г. и Залесской А. С. пришёл в гости совхозный шофёр С. Коломойцев и принёс с собой бутылку водки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15