Ваше повреждение - это ненадолго, во всяком
случае, я так думаю. До вечера сегодняшнего дня слух у вас восстановится.
- В его глазах не угадывались ни страх, ни облегчение. - Но это только в
первый раз так... Не знаю, что будет с вами во второй или в третий;
кажется, вы гораздо чувствительнее нас к звукам высокой частоты. Если
такое случится еще раз, то вы можете надолго лишиться слуха.
Он сунул мечи в ножны, взглянул на меня и казалось, взвесил, что я
сказала. Появились Мари вместе с дикаркой и позвали меня.
Дикарка уже шла в сторону Стены Мира.
- Вы думаете, что перейдете на ту сторону?
- Она же это сделала.
- Ага, понимаю. Возвращению на юг вы предпочитаете тихую смерть в
горах.
- Оставьте меня в покое со своей наемной моралью. Что же мне теперь,
с этого момента постоянно следить, что делается у меня за спиной?
- Трудное путешествие. - Его взгляд все еще было обращен на стену
гор. - И, как я уже раньше думал... Законы здесь недействительны.
Я ему не верила. Но мы шли дальше вверх по сужавшейся долине между
заснеженными вершинами, возвышавшимися в сияющем небе.

Ходьба стоила адских усилий. Бурый мох был здесь цепким, выносливым и
вырастал по колени. Через него невозможно было пройти, на каждом шаге его
приходилось притаптывать. К тому же он скрывал ямы, трещины, в которые
можно легко угодить и переломать себе кости. Через первые полчаса,
несмотря на ледяной ветер, я даже вспотела.
Старые, высохшие побеги ломались, когда мы наступали на них, а их
семена вцеплялись во что только можно: в волосы, глаза, в одежду и сапоги.
По молчаливой договоренности через каждую пару миль мы устраивали
отдых. Я обессиленно лежала на животе и думала, что дикарка могла бы идти
и дальше, если бы ей не приходилось нас ждать, но, как я предположила, она
чувствовала наше дыхание и замедляла шаги.
Во время вторых сумерек я подняла голову, после того как весь день
при ходьбе смотрела только вниз, чтобы видеть, куда поставить ногу. Меня
поразило, насколько близко мы подошли к горам. Нет, не близко, подумалось
мне, мы уже в них самих.
В нескольких километрах по обе стороны возвышались гигантские
вершины. Эта суровая, без каких-либо деревьев, полоса между вершинами была
обязана своим существованием тектоническому сдвигу во время одного из
ранних периодов. Вот это-то и был упомянутый дикаркой горный проход. Мы
находились уже гораздо выше уровня болот, а подъем все не кончался.
Над холодной водой протекавшей речки клубился туман.
Дикарка достала из трещины на склоне, не заслуживавший даже того,
чтобы называться пещерой, кожаные мешки с пищей и материалом для палатки.
Мы расчистили участок поверхности, чтобы на нем можно было жечь мох, и
укрылись, как смогли, от ветра.
Уснуть было нелегко. Мы надели на себя всю одежду, какая у нас до сих
пор сохранилась, и все равно нас пробирало до костей. Я много раз
просыпалась и растирала себе руки и ноги, чтобы активизировать
кровообращение.
Я думала, что если погода не изменится, тогда возможно, у нас есть
шанс. Если же усилится ветер... или будет мороз... или пойдет дождь...
Если мы за день-то есть завтра - не осилим этот перевал и не
доберемся до лежащих за ним земель, шансы будут против нас.
Я погрузилась в сон, не спрашивая себя, что могло находиться по ту
сторону гор.
В предрассветных сумерках на фоне неба, усыпанного звездами словно
пылью, стали видны бледные скалы всех молочных оттенков - от голубого до
светло-серого, - казавшиеся мягкими, и все же один их вид создавал у меня
впечатление острых, как лезвие ножа, кромок и обжигающе-холодных ветров.
Здесь я вплотную могла почувствовать ледяную реальность скал: темную,
влажную, массивную и твердую.
Перед нами и всюду вокруг нас в северное небо взлетали скалистые
стены. Три, пять, шесть тысяч метров высотой при поразительной крутизне. А
голубая даль смягчала их очертания серыми и белыми оттенками.
Наступало утро, а у нас был впереди долгий день.

Чем выше мы лезли, тем хуже рос мох - блаженством было идти вдруг без
прежних усилий, - а на крутом склоне валялись большие, отколотые обломки
скал. Холод, исходивший из камней, мучил наши тела сквозь бекамиловые
пальто, а в воздухе висел пар от дыхания.
К полудню с вершин поползли первые хвосты тумана.
На северных сторонах глыб, неподвластных погоде, лежал старый,
смешанный с грязью снег прошлой зимы. Слышалось эхо шорохов. Я слышала и
шум, мчавшейся в долину воды.
Обжигающая боль поселилась у меня под ребрами. Воздух сушил горло и
легкие. Холод в сочетании с физической усталостью не допускали
удовольствия вести разговоры; так как каждый из нас продолжал лезть вверх,
замкнувшись в своем внутреннем мире. Дикарка всегда шла впереди, то
исчезала в сгущавшемся тумане, то снова возникала, как виденье.
Для того, чтобы поставить одну ногу впереди другой, требовалась
концентрация всего моего внимания и всех усилий. Туман оседал на меня в
виде капель воды на волосах и промочил их, мои губы с каждым вздохом
становились холоднее.
Дважды я мгновенно засыпала, когда приседала, чтобы отдохнуть, но
холод снова будил меня. И каждый раз становилось все труднее подыматься.
Меня испугало то, что я так скоро и так сильно устала. Было и еще
одно чувство, которое я испытала, но не могла определить - это было скорее
опустошенность, чем усталость, - которое напугало меня гораздо больше,
если бы я была в состоянии побеспокоиться об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199