Я не знал, что еще можно было сделать.— Да.Мы только второй раз говорим о том вечере. Кажется, что мы очень медленно поворачиваемся друг к другу. Незаметно, будто стрелки часов.— Я объяснил это детям. Им легче винить вас.— Что, если я поговорю с ними?— Быстро бегать умеете?— Быстрее, чем они ездят на велосипедах. Чем вооружены дети?Хикари улыбается, слегка зловеще.— Всем, что попадется под руку. Они сейчас на другой стороне мыса. Приведите их на завтрак.Это дальше, чем я думала. В песке, где растет лишь чертополох и кустарник, ступни у меня вязнут по лодыжку. Через десять минут ноги начинают дрожать от усталости. Я останавливаюсь на вершине второй дюны. Между мной и берегом еще четыре — буруны, земля, отражающаяся в море.Ветер меняется. Я слышу голоса детей, играющих в прятки на самой восточной точке своего самого восточного острова.— Том! — Солнце уже высоко. Детей не видно, голоса их затихают. Над песчаным тростником порхает ласточка. — Ирэн!— Уезжайте.Я поворачиваюсь. Том в ярде позади меня. Я не слышала, как мальчик подошел. Он босой, без рубашки, в руке у него палка. Ветер треплет его вьющиеся волосы.— Мне нужно поговорить с тобой.— Мы не хотим видеть вас здесь.— О собаке.— Лиу. Вы убили его.Лицо мальчика кривится. Непонятно, то ли от гнева, то ли от солнца, то ли от желания заплакать или от всего вместе. Выражение его лица трудно понять, как и отцовское.— Я пришла сказать, что мне очень жаль.За второй от нас дюной появляется Ирэн. Спешит, окликает брата: «Том-кан». Прося: подожди меня: «Матте. Матте».Ноги у меня устали от подъема, и я осторожно сажусь на теплый песок.— Сколько лет было Лиу?— Не произносите его имени.Голос его становится тонким. Я вижу, что в руке у него не палка — трезубая острога.— Хорошо.— Десять. — Мальчик оглядывается, ища сестру. — Он был хорошей собакой, но плохо спал.— Он был похож на статуэтки, которые продаются в Коти. Где вы его взяли?— Папа купил. Чтобы он защищал нас. — Я не спрашиваю, от чего. Мальчик смотрит на мои бедра. На кривую улыбку швов, шириной с его голову. — Он сильно вас покусал.— Да.— Раньше он никого не трогал.— Я не знала.— Должно быть, Лиу разозлился. Наверное, если б вы не дрались с ним, он покусал бы вас сильнее.— Наверное.Мальчик садится. Трава колышется вокруг нас.— Он был крепким. Вы, должно быть, сильная.— Том, мне очень жаль.— Поможете нам вырыть ему могилу?Хоронить нечего. Я копаю, мои ребра скрипят. Глубина ямы достигает трех футов, Ирэн спускается в нее, словно хочет обмерить. Том подает ей кол с черными молитвенными иероглифами. Я сыплю песок вокруг его основания. Ирэн оказывается по талию закопанной. Вытаскивать ее для меня немалое усилие. Она как будто бы ничего не имеет против. По пути к дому говорит о кошках.Я поднимаюсь наверх, чтобы вымыться. Приземистая ванна в высоту и в ширину четыре фута, корыто из темных досок, заполняющее комнату запахом мокрого дерева. Складываться пополам внутри ее еще слишком больно. Сижу на табурете и смываю со ступней могильный песок водой из крана возле двери.Об окно бьются мотыльки. Сумерки переходят в ночь. В это время сюда прилетают летучие мыши, более целеустремленные, чем морские птицы, и, насытясь, порхают над кромкой моря.Я встаю и подставляю голову под струи душа. Боль в швах острая, как зубная. На лицо мне спадают волосы. Как-нибудь в ближайшие дни остригусь. Откидываю их назад и вижу его.Он стоит под гинкго. Свет над крыльцом включен. Лицо его запрокинуто вверх и подсвечено снизу. На нем то самое выражение. Ощущаю свое тело под его взглядом, каждая часть его чувствует свое предназначение, пока он не отворачивается.Меня будит стук генератора, ветер доносит от сарая его «пут-пут». Я сажусь, сознавая, что уже поздно, и удивляюсь, почему так долго спала.На ночном столике хурма. Я тянусь к ней, и позади нее опрокидывается что-то неустойчивое. Беру упавшую вещицу двумя пальцами. Это статуэтка женщины, вырезанная из плавника, маленькая, как амулет. Работа простая, но тщательная. Мое выражение лица, слегка хмурое, схвачено верно. Крохотная суровая Кэтрин. Встаю возле окна и ем хурму. Ожидаю детей, чтобы помахать им.— Скажите мне кое-что, только честно, — говорю, и он поднимает взгляд от моря с таким видом, словно услышал шутку. Мы удим с пристани. Накануне вечером здесь появились люди, приплыв сюда на прогулочном катере с ярмарочной площади. Несколько групп, они радуются простору. Белозубый человек что-то покупает в киоске.— Я не всегда лгал.— Знаю. — Я улыбаюсь в ответ. — Но все-таки скажите мне кое-что.— Что же?— Какой была ваша жена?Рыба-попугай задевает стенку пристани. Вода прозрачна, как стекло. Хикари делает вдох.— Молодой. Из Такамацу. Прожила здесь пятнадцать лет. А потом захотела вернуться. У нее была мечта открыть свою школу. По профессии она учительница.— А вы не захотели уезжать.Где-то звонко смеется ребенок.— Она бросила меня сразу же после рождения Ирэн. Я не мог вести такую жизнь, какую ей хотелось. — К наживке поднимается окунь. Хикари смотрит на него. — Это моя вина. Не следовало мне жениться на ней.— Вы еще любите ее?— Конечно. — Что-то клюет. Хикари подсекает рыбу машинально, чуть ли не до того, как погрузился поплавок. Плавно вращая катушку спиннинга, вытаскивает маленький блестящий серебристый груз. — Кэтрин, почему вы искали эту вещь?На швартовых тумбах сидит парочка, они едят жареного осьминога и пьют кока-колу.Мимо проходят растолстевшие мужчина с собакой. Я жду, пока они не отойдут подальше.— Потому что хотела ее. Я не лгала. Я ни на кого не работаю.— Знаю. — Хикари легко снимает рыбу с крючка. Бросает в ведро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139