Начинается отлив. На какое-то время впадаю в беспамятство. Прихожу в себя от падающего на веки теплого дождя. Открываю глаза и вижу этого мужчину. Он наклоняется надо мной, в руках у него ничего нет. Я вскрикиваю и больше ничего не помню.Дженни жизни полна,Хороша, как весна,И на мой поцелуйчик так сказала она:«Что за вольности, мистер? Укротить вас должна».Джордж Лис, от которого несло перегаром, пел, нажимая в такт педаль колеса. Шел июнь, до коронации оставалось две недели.Брось ты, Дженни, укор свой, я его не приму,Твоя девичья прелесть — оправданье всему.Твоя девичья прелесть — Оправданье всему.Вокруг него работали подмастерья. В фартуках, будто мясники. Сам Джордж разделся до рубашки. Раньше Свежий Уксус по утрам бывал в мастерской, но теперь работа без него шла быстрее. Там стоял запах мужского пота. Слабее, словно свежий воздух, Лис ощущал запах жареного мяса из харчевен на Дин-стрит.Он подправлял бриллиант, очищал грани. Как-то поднял взгляд, ища Залмана в тусклом свете. В надежде, что его нет: себе Джордж мог в этом признаться. В надежде, что он накануне вечером отправился туда, откуда приехал. Эта мысль не была злобной. Лис знал, что он не злой человек. Это был просто вопрос выгоды.В мастерской появились новые люди, приглашенные, чтобы выполнить заказ ко времени коронации. Он бы избавился от Залмана, если б мог. Его беспокоило, что мистер Ранделл не видел в том нужды. Этот еврей являл собой элемент риска в старой сделке. Был слишком тихим. Джордж наблюдал за ним, словно он мог причинить себе вред или унести домой драгоценные камни, предназначенные для короны. Словно мог вспыхнуть за верстаком от гнева и сгореть без остатка, как бриллиант.Лис снова запел, когда позволила работа. Голос его был грубым, но уверенным. Обычным голосом обычного человека.Что потом у нас вышло, обойду стороной,Вечно плод самый сладкий будет спрятан листвой.Но тогда я от счастья был как будто хмельной.Да, тогда я от счастья был как будто хмельной.Одобрительные возгласы. Аплодирование молотками по верстакам. Лис заговорил сквозь этот шум:— Будет вам, сэры. Спасибо, спасибо. Вот у Беннета отличный голос. Уильям, где ты?Беннет, тихий, как привидение, приподнялся в свете от тигеля.— Что спеть?— Что-нибудь по заказу, — ответил Джордж. Окинул взглядом новых подмастерьев. В основном это молодые люди. Не без тяги к золоту, которое расплющивали в листы; но не понимающие, на что готовы люди ради драгоценностей, как далеко могут пойти, чем рискнуть. Они казались ему наивными. — Джентльмены, что-нибудь в ритме работы. Ну? Предлагайте.— «Я запер в ларец драгоценность».Голос Залмана. Джордж разглядел его, темного в темноте, склонившегося над работой. Потное лицо его блестело, руки действовали как у хирурга. «Лучший мастер, какой только был у меня, — подумал Джордж. — Может, лучший, кого я знал. Никто так не чувствовал камни». Он не сразу услышал, что Уильям запел.Я запер в ларец драгоценность,Пустился к чужим берегам,И там тосковал я безмерноПо ней, как по раю Адам.«Мистер Леви, с возвращением из дворца! — сказал он два дня спустя после той истории. — Оправились после спектакля у королевы?» Залман ничего не сказал ему ни тогда, ни потом. Словно знал, что вопрос стоит так: все или ничего, знал, чем может быть все и как далеко оно может их завести.Окончив дела на чужбине,Стремглав я пустился назад,Как прыткий любовник к любимой,Порадовать ею свой взгляд.Джордж видел, что Залман работает над короной. Большая часть ее, где гнезда и зубцы, была еще не доделана. Завершен был только нижний ярус. Узор из цветов и листьев, почти невидимый за множеством бриллиантов.Он подумал об украшении, которое изготовил, работая в одиночестве по ночам. Ранделл называл его «Три брата». Красивое своеобразной красотой. Его большие камни сливаются, словно отдельные черты в лицо. Гармонируют, как будто дожидаясь друг друга. «Не с чего мне чувствовать себя виноватым, — подумал он. — За создание такой прекрасной вещи человека винить нельзя».Но только не радость,А горе изведал я, бедный поэт:Замок на ларце моем взломан,Моей драгоценности нет.Моей драгоценности нет.— Отлично, Уильям, отлично.Он потянулся к ставшему теплым пиву, отпил большой глоток, закашлялся. Когда кашель прошел, принялся нажимать на педаль, видя перед собой камень, и больше ничего. Колесо вертелось все быстрее.Мастерская закрылась в десять. Залман пошел к Хеймаркету, свернул на восток, к реке. Вечер был светлым, влажно пахло летним дождем. На паромах лодочники и их женщины уже развешивали флаги. Казалось, город устроил выходной.Июнь был месяцем коронационного безумия. У Ранделла продажа диадем возросла в десять раз. Возле демонстрационных залов на Лудгейт-Хилл толпы ждали под дождем, чтобы увидеть выставленный стеклянный макет короны. Булочники хорошо наживались на новых имперских церемониальных тортах с ромом и марципанами. Уже в течение нескольких недель по обеим сторонам пути, по которому должна была проследовать королева, были укреплены макеты короны. «Моей короны», — думал Залман. Ночами они сверкали, газовое пламя шумно трепетало на ветру.Залман шел вдоль реки в восточную сторону, сам не зная, возвращается домой или просто прогуливается. Последний месяц он гулял почти каждую ночь вместо сна. Ходил, как человек, не доверяющий больше своим сновидениям. Сейчас он был спокоен, но зачастую, когда обходился без сна, ловил себя на том, что думает об иных состояниях духа. Разум его терзался. Город отражал его страх такими образами, которые казались своего рода его подтверждением.В апреле, идя по Грин-парку, он обнаружил под деревьями дохлую обезьяну со вспоротым животом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139