— Где хозяин?
— Кого вы имеете в виду? — черноглазая вертихвостка лет шестнадцати отошла от зеркала и, подбоченясь, сурово смотрела на вошедших.
«Задрать бы тебе юбку да всыпать моим солдатским ремнем, чтобы не прыгала по каютам взрослых мужчин. Сопливка, дрянь такая! Откуда она взялась?» Живчик совсем расстроился.
— Закрой-ка дверь, мы сейчас с ней побеседуем, — сказал Ленивец и снова икнул.
— Что вам нужно? Сейчас сюда придут! Не смейте запираться!
«Ой! Мама про такое не говорила. Они страшные и некрасивые какие. Особенно этот толстый, настоящий поросенок».
— Ладно, не шуми, детка. Мы ничего тебе не сделаем. Но ты нам все расскажешь. Хорошо? — Ленивец оглядывал каюту.
— Я ничего не знаю.
— Ты не знаешь, что в этой каюте едет Дик Рибейра? Ты никогда не видела Дика Рибейру? — выскочил из-за спины напарника Живчик.
— Я ничего не знаю. Сейчас придут. И если вы не отстанете, я буду плакать и кричать. Я сейчас начну плакать, а потом стану кричать. А потом я буду драться. Вот тогда берегитесь.
— Успокойся, малышка. Мы не хотим тебе плохого. Как твое имя? — Ленивец перестал икать, но вновь начал зевать.
— Лоис.
— Очень хорошо. А кто твой отец?
— У меня нет отца, у меня есть мама. Ничего я вам не скажу! Ничего! Уходите немедленно, или я позову на помощь!
Живчик кипел от негодования.
«Ох же и дрянь! Ну и дрянь! Сначала пару хороших пощечин, чтоб голова болталась, как на веревочке, затем ремнем по спине, а потом пониже, да так, чтобы с неделю садиться не могла! Но что поделаешь! Надо терпеть. И от этой чернявки приходится терпеть. От всех терпишь, что за профессия, ей-богу! А иначе нельзя. Преждевременный скандал грозит провалом. Это даже Ленивец понимает. Уж он бы в две минуты скрутил вязы этой девке!» — Ладно, — Ленивец решительно встал с кресла, — передай привет Дику, если увидишь его, и скажи, что два старых приятеля из Белена хотят с ним встретиться. И добавь, чтобы он не пытался от нас сбежать. Добудем со дна морского.
— Это уж точно! От нас не улепетнешь! — подтвердил Живчик и демонически захохотал. На душе его скребли кошки. Блистательная операция если и не провалилась, то откладывалась на неопределенный срок.
Они вышли. Лоис, бледная и ослабевшая, упала в кресло.
— Подсадная утка, — сказал Ленивец.
— Обходный финт Дика, — сказал Живчик.
— Долго она не высидит. Побежит к маме или к Дику рассказывать о том, как злые дяди ее напугали. Надо следить: она приведет нас в гнездо.
— А если будет сидеть здесь всю ночь?
— Что же, — Ленивец зевнул, — придется ночью ее пощекотать. Не бегать же нам за Диком по этому корыту. Того и гляди нарвешься на кого-нибудь, кто знает пассажиров в лицо. Было бы неприятно.
— Да... неприятно, — слабым эхом отозвался старик.
Ленивец посмотрел на приятеля. Неудача сокрушила Живчика.
«Сник, вельо, побледнел. Все морщины, все красные жилки обозначились на лице. Словно пузырь с воздухом прокололи. Завял и обмяк Живчик. Эх ты!» — Ну ты, вельо, не скисай, — грубо сказал Ленивец, — добудем мы клятого Дика и все, что надо сделаем. Держись, не так уж плохи дела. Не уйдет он, ему разве что за борт прыгать, а другой дороги, кроме наших лап, нет.
— Да я, что ж я, я ничего.
Живчик отвернулся, стараясь не смотреть Ленивцу в глаза. «Толстяк пожалел тебя, Живчик. Докатился старик. А что ж, поросенок не так уж плох, ума маловато, правда, но работать с ним надежно. Все так говорят. Сала на нем много, а так он понимает. Он понимает, эх ты... что здесь понимать? Все давно понятно».
— Слышишь?
— Что?
— Не выдержала уточка, полетела в гнездышко. Давай за ней!

12
Питер Ик допил бренди и решил перейти на виски. В буфете был превосходный шотландский «хейг».
«Это невозможно. Это совершенно невозможно. Почему они все умничают? Почему? О господи! И ты, малыш... Точка, тире. За что, боже? За что на меня со всех сторон наседают умники? Интеллектуалов сейчас больше, чем дураков. Страшно подумать. Это было бы верным признаком приближающейся всемирной катастрофы. Но что теперь делать? Уйти не хочется, оставаться противно. Ах, донья Миму, донья Миму, секунды счастья мчатся мимо, жизнь до смешного коротка, сиди и слушай дурака... Добавить разве коньяка?» Он критически посмотрел на виски пополам с водой. Смесь была едва желтоватой. Потянул носом. Из стакана пахло торфяным дымом. «Эх, Шотландия!» — Вы нелюбопытны, — сказал Оссолоп, — это очень плохая черта в писателе. Вы никогда не станете великим.
— Как вы никогда не станете приятным и вежливым собеседником, — проворчал Ик, доливая в стакан еще виски.
«Кажется, мне уже пора удаляться. Не знаю, как тире, а точка надралась основательно и окончательно. О, какое волшебное явление! Это ее дочь, несомненно. Они похожи, хотя дочери еще пока недостает пряности матери. Девочка взволнована, она ужасно взволнована. Она, как птица из горящего гнезда, у нее дымятся крылышки и беспомощно раскрыт клювик...» — ...видеть Дика Рибейру, — донеслось от стойки до ушей писателя и пьяного ученика доктора Трири.
Джимми Оссолоп вздрогнул.
«Господи, что я здесь делаю? Как я сюда попал? С ума сойти, как человек может распуститься. Так себя вести! Где мои таблетки? Вот они, милые. Сейчас я их... и все пройдет. За дело, Джимми, за дело. Выходит, они знают, где Дик. Которая из них, толстая или тонкая? Неважно. Займемся сначала тонкой: она моложе и приятнее. А старуха не уйдет, ей от бара не отклеиться. Вперед, Джимми! Не шататься, это на девушек производит тяжелое впечатление».
Питер Ик отпил немного, поморщился и взял в рот ломтик лимона.
«А ведь донья Миму разгневана! Эти красные пятна на шее, о-ла-ла, они совсем ей не идут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52