Любой человек не сложен. Любой человек ясен. Любой человек прост. А если и сложен, то ясно сложен. А я, я совсем другое дело. Хотите знать, как я вас сейчас вижу?
— Ну, Джимми, сейчас вы можете вообразить что угодно. Это не показательно, это не представительно. Это...
— Простите, Питер, я вас перебью, Я должен вас перебить, у меня нет другого выхода. Я вас вижу как точку с тире.
— Точку с кем?
— Точку и тире.
«. — отстукал он ложечкой по краю блюдца, -..
— ».
Ик пожал плечами. «Валяй, клоун, весели партер».
Оссолоп почувствовал облегчение. Когда выговоришься, сразу становится легче.
— Понимаете, я сейчас все кругом вижу как точки и тире, ну и вас заодно, так сказать. Это у меня лейтмотив такой. Одни точки и тире. Понятно?
— Отчего же не понять. Все очень просто: точки и тире. Так что же во мне главное — точка или тире?
— К чему подобные разграничения?
— Верно. Формализм здесь просто неуместен.
Они помолчали. Ик с холодным интересом рассматривал Оссолоп а.
— И вы не боитесь заблудиться во множестве этих точек и тире? — спросил писатель. — Куда идти, с кем говорить, что делать? Как пить с вашими точками и тире? Ведь они вряд ли могут создать даже тот минимальный комфорт, которым мы пользуемся на «Святой Марии».
— Вы меня не так поняли, — ответил Оссолоп, — обычный мир я воспринимаю так же, как и вы, может, чуть острее. Я не собьюсь с пути и найду свою дорогу в бар. Дело в ином. Кроме всего этого вокруг нас есть же еще надощущения, сверхчувства.
— Астрал? Ментал?
— Да нет, не то. От каждого предмета у нас остается образ, не так ли? То же самое остается от людей, животных, природы. Какие-то краски, формы, линии. Правда?
— И что?
— Так вот, этот образ не всегда совпадает с нашими ощущениями. Ведь такое бывает? Видите и слышите одно, а образ создается совсем другой. Ну как в картинах Мирро, Поллака, у всех абстракционистов.
— И у вас?
— Вот именно. Я-то очень хорошо вас вижу. Я могу назвать цвет ваших глаз и форму носа, по все равно...
— Я точка с тире?
— Именно. Я знаю, да, я знаю! Наконец нашел слово! Я знаю, что вы точка и тире, и все тут. И все время помню об этом. Я знаю, что все вокруг — это всего лишь разнообразные сочетания и комбинации точек и тире. Вот!
— Интересно. Ваше образное восприятие перестроилось по двоичной системе: точка — тире, один — ноль, да — нет. Забавно... Еще немного бренди, мадам Миму!

11
— Эта? — Ленивец ткнул пальцем в дверь каюты.
— Сейчас проверю, — Живчик извлек из заднего кармана брюк толстенную записную книжищу.
Ленивец только головой покачал.
«Набираются же люди всякого. Книжки заводят! На свою голову уже не надеются. А все начинается сверху. Каков шеф, таковы и работники. Сдал старый Педро, сдал. Раньше на себя полагался, на свою смекалку, а теперь все журнальчики полистывает, технические новинки вычитывает. На электронику молится, эх ты! И этот, вельо, туда же. Записать записал, а на какую букву — забыл. Роется, ищет. Интересно, читать-то он умеет или нет? Эх, ты!» — Она! Четыреста первая каюта, шестой палубный отсек! — торжественно провозгласил Живчик, захлопывая замусоленную книжицу. — Доставай повязку!
Они приладили друг другу на рукава широкие белые ленты с красными крестами и пошли вдоль безлюдного коридора.
— Санитария! — повизгивал Живчик.
— Санитария! — басил Ленивец. Они стучали в каюты, и, едва им отвечали «войдите», Живчик, просунув голову в двери, вопрошал:
— Мыши, крысы и другие насекомые...
— ...Не беспокоят? — Ленивец распахивал двери пошире и, нависая, как глыба, над Живчиком, обшаривал глазами помещение.
Все шло как по маслу. Им отвечали «нет» или «не знаем», они двигались дальше. Живчик сиял. Эта часть программы принадлежала ему. «Старый кадр чего-нибудь да стоит. Рано некоторые решили списать его со счета, рано. И хлеба даром он никогда не ел».
Он вздернул подбородок повыше, искоса взглянул на Ленивца.
«А ты, триста фунтов телятины, смог бы такое придумать? Идешь, посапываешь, пользуешься законной безопасностью и в ус не дуешь! Да если б не я, ты бы сейчас крался на цыпочках к четыреста первой и вздрагивал при каждом шорохе. Вот тебе и старик, вот тебе и вельо. Жирный глупый поросенок, ты про' падешь без меня...» Из одной каюты на наглые выкрики гангстеров высунулась худая землистого цвета голова и ехидно спросила:
— Вы нас, кажется, за идиотов принимаете, милейшие?
Живчик оторопел, а голова продолжала:
— Откуда нам знать о насекомых, если только несколько часов назад эта лоханка снялась с якоря? Не орите здесь, а то я сейчас позвоню капитану и узнаю, кому понадобилось поднимать всю эту кутерьму!
Голова громко и злобно клацнула желтыми клыками. Живчик стоял ни жив ни мертв.
— Успокойтесь, сеньор, — сказал Ленивец, позевывая от пережитого испуга, — проверка ведется по плану. Один раз в начале, второй в середине, третий в конце плавания. Вот инструкция.
Ленивец сунул руку в карман и там сжал ее в кулак. Карман округлился, распух, вздулся точно перед взрывом.
Голова что-то пробормотала и скрылась.
— Пошли, вельо, да не очень-то кричи, а то и впрямь на кого-нибудь нарвемся.
Оробевший было Живчик перед четыреста первой каютой оживился.
«Как-никак, мы близки к цели. Моя заслуга. Хотя Ленивец тоже... проявил. Не сробел в нужный момент. Из него выйдет толк. Нужна школа. Пока он сырой какой-то, необученный».
Четыреста первая на стук и возглас «Санпроверка!» ответила тоненьким женским голосом:
— Прошу вас!
Физиономии злоумышленников вытянулись. Ленивец даже не произнес традиционную фразу насчет крыс и насекомых. Икнув, он широко шагнул в каюту. Живчик шмыгнул за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52