Припомнив дурацкую песенку Смита, он крепко задумался. Здоровый инстинкт подсказывал, что нужно как можно быстрее сматывать удочки.
«Если только не поздно, — он с отстранённой трезвостью оценил положение. — И не было поздно вчера, позавчера и ещё тогда, на римской вилле…»
Нудно царапнуло сожаление о контейнерах, оставленных на попечение шерпа, и почти сразу же болезненно затрепетала надежда. Мысленно повторив параметры алмазной решётки, Макдональд сосредоточился на огранке и как там, на вилле, зримо представил себе мерцающие груды, и голубые искры, и радужный нестерпимый муар.
Но ничего не произошло на сей раз. Они — теперь Макдональд думал во множественном числе — явно пресытились однообразной забавой.
Непрошеная, совершенно дикая мысль ожгла лицо перегретым паром.
«Пожелал , — просочились в душу слова, как болотная жижа сквозь щели прогнившего пола, — и продал душу, и больше нет дороги назад».
Какая, однако, чепуха лезет в голову… Прочь глупости! Спокойно поесть, стараясь получить удовольствие, просушить на огне одежду и спать, спать…
Пробудился он поздно, когда в кипящем солнечном жерле мелькали упоённые безграничной свободой стрижи, а порождения мрака — нетопыри, сложив костлявые крылья, висели вниз головой в тёмных дырах.
Смит и Валенти уже поднялись и что-то нехотя ели у остывшего очага. Вчерашний всплеск, когда так хотелось выговориться, до чего-то совместно дойти, и ощущение общности кружило головы непривычным хмелем, испарился, оставив лишь сожаления об излишней откровенности, будто тягостное похмелье. Словно опасаясь неосторожно проговориться о чём-то бесконечно постыдном, люди спрятались под привычными масками и замкнулись в себе.
Дальний рассеянный ореол явно указывал на сквозной проход, но никто не проявлял вчерашней лихорадочной спешки, сменившейся внезапным оцепенением, заторможенностью души.
Туманные мечты, непроизвольные надежды, неконтролируемые разумом желания — все стало безмерно опасным. Привычная, протекающая как бы вне нашего «я» работа разума уподобилась слепому блужданию по минным полям. Каждую минуту мог произойти роковой взрыв. Опасность таилась в соседе, в себе самом, а больше всего — в откровенности, когда спадали оковы и усыпали невидимые сторожа.
— Как вы себя чувствуете, Чарли? — с великосветской предупредительностью осведомился Смит, заметив, что компаньон не спит.
— Благодарю вас, а вы?
— Отлично, Чарли, как всегда… Вы не голодны?
— Нет, — все сразу припомнив, Макдональд решил, что не стоит тянуть с развязкой. — Я, знаете ли, решил выйти из игры, джентльмены. Поворачиваю назад.
— Возможно, вы и правы, — в голосе итальянца проскользнуло облегчение. — По-своему, разумеется. А вы, Роберто, не изменили решения?
— Я пойду с вами, Том.
— Тогда прошу вас, дружище, позаботьтесь о Джой! — Валенти порывисто наклонился к австралийцу, собиравшему разложенную на камнях одежду. — Если я, если мы, — поправился он, — не возвратимся, скажем, через неделю, помогите ей, ради бога, вернуться в цивилизованный мир.
— Сделаю всё, что смогу, профессор, — пообещал Макдональд. — Можете на меня положиться, хотя я уверен, что мы вскоре увидимся.
— Мы не увидимся, — как бы про себя, но достаточно громко промолвил Смит.
Очнувшись прежде других, он почти ощупью обследовал туннель и обнаружил площадку, откуда начинался не слишком удобный, но вполне приемлемый спуск в зелёную благоухающую долину. С высоты птичьего полёта отчётливо были видны дикие мускатные рощи, фисташковые леса с чуткими оленями и необъятный луг, перерезанный извилистой лентой реки. А дальше, слепя радугой, шумели голубоватые водопады и белые лотосы в заросших прудах счастливо трепетали под ветром, и капли, вспыхивая звездой, перекатывались в чашах восковых совершенных листьев. Прямо из вод, где жадно сновали пёстрые рыбы и стрекозы, распластав слюдяные крылья, дремали на всплывших с рассветом кувшинках, поднимались изъеденные веками ступени. Бесконечная лестница с драконами вместо перил вела в гору, теряясь в зарослях буйно цветущей чампы.
Вдохнув прохладный, напитанный сумасшедшим благоуханием ветер, Смит упал на колени и, сложив ладони, как когда-то учила мать, пробормотал благодарственную молитву. Забытые с детства слова сами собой пробудились в мозгу и наполнились обновлённым, неосознанным прежде смыслом.
Он уже знал, что там, на вершине, в непроницаемой тени старого баньяна, его ждут и взволнованно готовятся к скорой встрече. И лишь чувство долга заставило его вернуться в сырость и смрад пещеры, чтобы навсегда попрощаться со спутниками.
Проводив Макдональда, Смит и Валенти начали деловито собираться в дорогу. Оказавшись вскоре на площадке, профессор закрылся от солнца рукой. За мускатными рощами, за рекой с её водопадами и лотосовыми старицами, за горой, накрытой одиноким баньяном, многоствольным, как лес, Валенти увидел пять заснеженных пиков.
Это была великая Канченджунга, и где-то там, у подошвы, окутанной клубами жёлто-зелёных паров, скрывался тайный вход в заповедную страну. Серебристо-серый титановый шар с неуловимым голубоватым отливом бесшумно скользил в заворожённой тишине.
— Это сур, — с мимолётной улыбкой пояснил Валенти, направив бинокль на ядовитое облако. — Он охраняет Шамбалу.
— Вот как! — безучастно ответил Смит.
Ещё совсем недавно одно лишь упоминание о таинственной стране ввергало его в лихорадку догадок, но теперь он и так знал всё, что должен был знать, не испытывая потребности делиться с другими. Прежняя жизнь окончательно померкла, а вместе с нею умерло любопытство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54