Однако многие из нас чувствовали, что существует более реальный путь: постепенное установление законности в различных областях, пока почти все, если не все, вопросы не подпадут под юрисдикцию общепринятых кодексов и договоров. Да, мы уже добились кое-каких успехов. Уже существуют международные соглашения о мореплавании, о рыбном промысле, об использовании воздушного пространства и космоса.
Сегодня, например, никто даже представить себе не может, чтобы какая-либо нация затеяла войну, добиваясь бесконтрольного права использовать в коммерческих целях воздушное пространство над чужой территорией. Здравый смысл подсказывает, что в интересах каждой нации строго соблюдать договоры, обеспечивающие взаимные права на приземление пассажирских и грузовых самолетов. И страны с обширными общими рынками сегодня сочли бы безумием войну за особые привилегии, — эдакий торговый империализм, который прежде толкал правительства на вооруженные конфликты. Сегодня международные законы и обычаи полностью регулируют человеческие взаимоотношения в самых различных областях.
На нашем совещании три года назад мы выслушали многих ораторов, предлагавших еще шире распространить международное право. Один из них выступал с красноречивым призывом запретить атомное оружие. Он подчеркивал, что самое существование этих чудовищных убийц — даже если они не используются — подрывает идею нового мира законности, потому что они олицетворяют насилие. Он говорил, что сочетание термоядерных боеголовок с фантастическими межконтинентальными ракетами угрожает целым городам и нациям, которые могут быть уничтожены за считанные часы. Какой-нибудь дурак или психопат способен за полдня смести с лица земли половину человечества, наплевав на все законы! Даже люди доброй воли могут вызвать мировую катастрофу из-за ошибочных расчетов или ответив массированным контрударом на одну случайную бомбу противника.
Предел идиотизма, говорил этот человек, относить атомное оружие к той же категории, что и другие обычные виды вооружения, или утверждать, будто водородная бомба ничего не изменила в жизни народов.
Как вы знаете, некоторые утверждают, что, мол, нации, обладающие атомными и водородными бомбами, в сущности, мало чем отличаются от тех, кто имеет на вооружении обычные многотонные авиабомбы и шестнадцатидюймовые морские орудия.
Различие есть, говорил наш оратор, и оно прежде всего заключается в том, что даже самые крупные склады обычных видов оружия не угрожают существованию человечества, в то время как огромные запасы термоядерных бомб грозят самой жизни на Земле. И это различие приводит к глубоким изменениям в психике людей. Ибо если у людей нет надежной защиты от вооруженного атомной бомбой диктатора-безумца или не в меру воинственной республики, что им заботиться о законности? Что им всякие договоры, конференции, международные суды и советы безопасности? Все это лишь крохотные светлячки в тени водородной бомбы.
Так в тот вечер три года назад нам было сказано, что человек и закон не могут мирно сосуществовать с нависающей над ними лавиной атомных и водородных бомб, которые способны уничтожить сотни миллионов людей и все их законы в мгновенье ока.
Слова эти были мне знакомы, и я вспомнил, что слышал нечто подобное в кабине президентского самолета в День Труда, когда мы кружили над побережьем близ Мэриленда. Это говорил Пол Роудбуш, и я помню, какое глубокое впечатление он произвел на меня и Дона Шихана. Я взглянул на Дона, стоявшего позади наших кресел, и мы понимающе улыбнулись друг другу. Потом я посмотрел на Джилл. Похоже, что она уже вчера вечером кое о чем догадалась.
Стивен Грир: Этого человека звали Феликс Киссич. Подобные рассуждения я слышал не раз за последние годы и не обращал на них внимания. Но в тот вечер его неумолимая логика, соединенная с огнем и страстью, заставила меня пересмотреть свои взгляды. Сперва я не был так уж убежден в его правоте, что самым важным и неотложным делом человечества является атомное разоружение, уничтожение всех атомных и водородных бомб и запрещение атомного оружия. Но он задел меня за живое. В результате мы с доктором Киссичем встретились еще несколько раз в том же году в Нью-Йорке. Порой наши беседы затягивались до глубокой ночи. Постепенно я стал его единомышленником и пришел к твердому убеждению: атомная бомба должна исчезнуть.
Все вновь обращенные неизбежно становятся миссионерами, и вот как-то вечером в конце того года при встрече с президентом Роудбушем в Белом доме я заговорил на эту тему. Я был приятно удивлен, узнав, что президент думает примерно то же самое. Фактически он уже разделял наши взгляды, во всяком случае с философской и моральной точек зрения, хотя и не встречал никогда доктора Киссича. Однако наш президент — человек дела, поэтому в заключение нашей долгой беседы он сказал: «Я согласен с тобой, Стив. Но что дальше? Как нам за это взяться?»
За этим последовали две новые встречи в Белом доме, на которых присутствовали президент, доктор Киссич и я. Мы пришли к неутешительному выводу, что на нашем веку, а то и вообще никогда людям не добиться атомного разоружения путем дипломатических переговоров. Кое-какой прогресс, правда, уже достигнут: договор о запрещении атомных испытаний, соглашение о запрете загрязнения окружающей среды, договор о запрещении использования атомного оружия в космосе. Но все это были пустяки по сравнению с основной проблемой, которой они даже не касались. И даже в этих второстепенных соглашениях оставались дыры. Франция и Китай, например, до сих пор не подписали договора о запрещении атомных испытаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140