Вы это понимаете? Или вы думаете, что Дорон будет дублировать вместо солдат коров? Но что Дорону, который ответствен лишь до тех пор, пока он физически существует? А мы живем и после нашей смерти…»
«Вы что-то рано о ней заговорили, профессор».
«Ну ладно, хорошо, поймите меня правильно. Я знаю, что у меня просто не хватит сил бороться с Дороном, если в такой борьбе вообще есть смысл. Но, честно говоря, я до сих пор не понимаю вас. Что вы хотите? Что вы намерены делать? Вы стали осторожны…»
«Коллега, вам нельзя много пить».
«Ну вот, так я и знал, вы совершенно не приемлете разговоров на эту тему. А мне чрезвычайно важно знать, Миллер! Чтобы решить, что мне делать. Ну, что мне делать?»
«Я отвезу вас сейчас домой, а утром…»
«Поздно. Конечно, я чудак, с вашей точки зрения, но вы знаете: я упрям в своем чудачестве. В конце концов, одной ногой я уже в могиле, и вот я стою перед вами, а на самом деле…»
«Профессор, я никогда не думал, что одна рюмка…»
«Как мне хочется все бросить и уйти, исчезнуть, раствориться, плюнуть на Дорона, на эту страшную установку, даже на вас, простите мне, ради Бога, такие слова!»
«А потом?»
«Потом? Какое мне дело, что станет потом? Когда вам, Миллер, будет столько лет, сколько мне сейчас, вы тоже серьезно задумаетесь над тем, с какой совестью лучше отправляться на тот свет. Ладно, мне пора, я и так уже заговорился».
Часы в кабинете Миллера четко пробили шесть раз. Гард поднял глаза и убедился, что звук идет с пленки магнитофона, так как реальным часам еще предстояло минут пятнадцать повременить до боя.
«Прощайте, коллега», — сказал Чвиз откуда-то издали — вероятно, от двери.
И пленка кончилась. Несколько минут они сидели молча, и наконец Гард нарушил тишину:
— Пожалуйста, профессор, включите с того момента, где Чвиз говорит о могиле, в которой он стоит одной ногой.
Кассеты завертелись в обратную сторону, и Гарда даже передернуло, когда он услышал голос Чвиза, перешедший в визг и действительно ставший потусторонним. Но вот наконец:
«… одной ногой я уже в могиле, и вот я стою перед вами, а на самом деле…»
«Профессор, я никогда не думал, что одна рюмка…»
— Спасибо, — сказал Гард. — Только вы зря, Миллер, перебили его мысль.
Миллер ничего не ответил, и в комнате опять наступила тишина.
— Позвольте вам задать один вопрос, профессор, — тихо произнес Гард, глядя на Миллера в упор. — Почему вам пришла в голову мысль записать этот разговор с Чвизом?
Миллер сел в кресло напротив и, тоже глядя в упор на Гарда, спокойно сказал:
— С некоторых пор, Гард, — а что я имею в виду, вы прекрасно понимаете — я стал принимать некоторые меры по самозащите. Но разве сам факт записи вызывает у вас какие-то подозрения?
Гард пожал плечами.
— Не знаю, быть может, в ваших сомнениях и есть резон, — продолжал Миллер, — но я привык теперь записывать все разговоры, которые ведутся со мной, по крайней мере в этом кабинете. Надеюсь, вы не обидитесь, если узнаете, что и эта наша беседа…
Миллер перевел рычаг магнитофона, и Гард услышал собственный голос:
— "… задать один вопрос, профессор. Почему вам пришла в голову мысль записать этот разговор с Чвизом?
— С некоторых пор. Гард, — а что я имею в виду, вы прекрасно понимаете — я стал принимать некоторые меры по самозащите. Но разве сам факт…"
Миллер резким движением выключил магнитофон. Гард вновь пожал плечами:
— И все же, профессор, я не могу сказать, что полностью удовлетворен. Во всяком случае, если даже к исчезновению Чвиза вы действительно не имеете отношения, то папка с документами…
— Мне трудно убеждать вас, Гард, — прервал Миллер нетерпеливо, — но неужели вы до сих пор не понимаете, что документы мне не нужны, так как все данные по установке находятся вот здесь. — И он тронул рукой свою голову. — Больше того, Чвизу эта папка тоже не нужна. Какой ему в ней толк, если он знает, что я все знаю?
— Значит, чужой?
— Я вас не понял.
— Вы полагаете, что документы выкрал чужой человек и он же повредил установку?
— Трудно сказать, инспектор. Смотря кого считать «чужим». Того, кто связан с институтом или не связан? Я хочу, чтобы вы поняли одно: мне документы не нужны!
— А Чвиз вам нужен?
Миллер хотел было что-то ответить, но неожиданно скис и опустился в кресло. Гард почувствовал, что профессор словно бы потерял опору под ногами. По всей вероятности, Миллер возлагал слишком большие надежды на демонстрацию магнитофонной пленки, и когда убедился, что она не произвела на Гарда должного впечатления, откровенно сник.
— Ну что ж, — сказал Гард, поднимаясь с кресла, — в конце концов, у меня теперь есть материал для раздумий. И на том спасибо. — Остановившись в дверях, он добавил: — Если ваш магнитофон, Миллер, включен до сих пор, я хочу, чтобы после моего ухода вы еще раз внимательно прослушали слова, которые я сейчас произнесу: «Уважаемый профессор, мне трудно пока решить, помогли вы мне, продемонстрировав пленку, или только меня запутали. До новых встреч!»
Когда Гард удалился, Миллер подошел к своему столу и решительно нажал кнопку. За спиной профессора бесшумно распахнулись узкие дверцы, и в комнате появился Таратура.
— Таратура, — сказал Миллер твердым голосом, — есть важное дело…
8. Темный лес
Звонок Гарда застал Фреда Честера в ту самую веселую минуту, когда он ссорился с женой.
С тех пор как Честер был вынужден расстаться с газетой, жизнь под одной крышей с Линдой стала для него очень трудной. Нельзя сказать, чтобы она не любила своего мужа или испытывала к нему какую-то неприязнь, но претензии Линды к Фреду явно перерастали его нынешние возможности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124