Он думал о себе, о
природе своего характера, о Белл и Хенси Бонне и - самое ужасное! - о
начальнике полицейского участка, Люке Смитте.
Мрачные, безумные мысли возникали у него при воспоминании о Смитте.
Он решил выяснить до конца показалось ли ему то, что он ощутил своими
собственными пальцами, или же это было реальностью.
Ему все время представлялось, что он проклинает Малыша и остальных
подонков, которые должны вернуться из Джеронимос. Он вступал с ними в
борьбу, а они, образно выражаясь, кастрировали его перед другими людьми.
Каждое грубое обращение задевало его больше, чем предыдущее. В конце
концов, он перестал отрицать возможность жестокой мести и беспощадной
расправы. Иначе ему придется подчиниться мистическим законам планеты
Миссури, потому что просто не хватит больше сил сопротивляться.
Потрясенный происшедшими событиями, он услышал вдалеке, под звездным
прохладным небом, лай собаки-робота.
Может быть, этот отвратительный период, примечательный мародерством
бандитов изощренными методами, никогда не закончится? Может быть, его
рационализм - это просто внешний лоск? Философы и просто люди,
размышлявшие над проблемами бытия пришли к выводу, что человек с
Террафирмы, в своей основе, был дикарем. Его кровожадность тщательно
скрывалась, но она всегда выходила наружу и была присуща всем нынешним
жителям Террафирмы. Несомненно, Зак отрицал, что ему присуща подобная
кровожадность.
Он тяжело дышал, когда поднимал засов ворот и тихо крался к
погребальному дому. Двор был небольшой и чисто прибранный. Кустарники
служили Заку определенным прикрытием, когда он переходил из одного места в
другое. В коттедже было темно. Напротив, на пыльной улице тускло горели
фонари. За шторами ничего не было видно.
Может быть, он был таким же диким зверем, как и все остальные? При
мысли об этом Зака подсознательно начинал охватывать пронзительный ужас.
Видения мести все чаще и настойчивее мучили его...
Наверное, ему следует исчезнуть из этих мест, пока кровожадность еще
не совсем овладела его разумом. Ему доставило бы невероятное удовольствие
схватить какого-нибудь хулигана, например, Фритци Бонна, и привязать
сапогами к двум седлам, как это делали в одном художественном фильме,
снятом на старой Террафирме. Гоните коней! Стереозвук от какого-то
духового инструмента, звучит мрачная мелодия...
Быстрая смена кадра: объектив почти у земли, показывают копыта пони,
когда они отрываются от земли...
Кадр снова меняется: выстрел над головой пони, развевающаяся грива...
Кадр меняется снова: лицо бандита Бонна, изображение мигает, задняя
часть его головы растянута, удар о землю. Широко раскрытые глаза отражают
охвативший его ужас.
Смена кадра: обезумевшие животные на полном скаку пытаются разорвать
поводья, которыми они привязаны друг к другу. Когда лошади разлетаются в
разные стороны, слышится пронзительный крик Фритци Бонна. Фритци Бонна
поднимают вверх на вилах.
Зак открыл глаза. Влажными ладонями вытер вспотевшее лицо. По крайней
мере, он получил возможность почувствовать какое-то облегчение. Он исчез в
подъезде дома.
Погребальный дом представлял собой громадное, беспорядочно
выстроенное здание в готическом стиле, который был популярен во времена
древней Террафирмы. Его балконы и подъезды вселяли ужас. О'Мориарти
однажды рассказывал о том, что оно было выстроено по образцу древнего
кладбища, напоминавшего намотанную катушку. Зака поразила простота и
скромность этого места, его фальшивая ханжеская атмосфера. Пластиковый
Иисус возвышался около парадной лестницы на пьедестале с широко
раскинутыми руками. Скульптура Иисуса была сделана из темного пластика,
оснащена специальным приспособлением, которое изнутри освещало ее.
Голубоватый оттенок усиливал фанатизм грубо отделанных глаз Иисуса. И днем
и ночью здесь горел газовый фонарь. Заку вспомнились слова О'Мориарти:
"Это маяк моей постоянной веры".
Он сплюнул, чтобы изо рта ушел неприятный привкус. Совсем не нужно,
чтобы О'Мориарти придерживался своей веры. В такой дикой яме, как Шейн, у
него и так всегда есть клиенты.
Зак поспешил уйти со слабо освещенного места, так как скульптура
Христа бросала слабый отблеск на траву. Он подобрался к боковой части
здания. Осмотрел окно подвального помещения. Затем обследовал еще одно.
Оба были закрыты на щеколды.
Он был уверен, что, если постарается, то сможет открыть щеколду. Он
поднял глаза к окну первого этажа, находившемуся прямо у него над головой.
За занавесками, которые закрывали окно, едва светилась лампа. Ее свет
проникал сквозь портьеры. Не считая основной вестибюль погребального дома,
освещенной во всем доме была только эта комната.
Зак ухватился за подоконник. Встав на цыпочки, он попытался хоть
что-нибудь разглядеть. Это ему удалось.
Он увидел прихожую для посетителей, отделанную вельветом
приглушенного тона. Ламп не было. Помещение освещалось двумя тонкими
свечками. Начальник полицейского участка Люк Смитт возлегал на специальном
столе, накрытый простыней. Его тело было обложено кусками льда. Лед был
уложен вокруг головы полицейского, так что ее почти не было видно.
Руки его были сложены на груди. Кусок льда лежал на животе, другой -
между ногами, а несколько маленьких кусочков размещались на нижних
конечностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64