— Я должна уберечь хотя бы Нитэки. Мы найдем становище майганов, где Атанэ приютит и обласкает нас. Сын моей сестры стал нангом племени, и даже если ему пришлось целовать стремя Хурманчака, в его шатре найдется достаточно места для всех нас. Я не хочу больше слышать ни о сегванах, ни о хамбасах и кокурах. Будь они прокляты во веки вечные — кровожадные твари, не ведающие ни любви, ни жалости. Да погибнет их скот. Да поразит мор их табуны. Да обесплодят их женщины. Да сгинут они в Вечной Ночи, где не будет для них путеводной ни одна звезда…Тайтэки произносила свои проклятия бесцветным, монотонным голосом, и от этого они казались Кари даже более страшными и зловещими, чем если бы молодая женщина выкрикивала их в порыве ярости. Чтобы не слышать речи несчастной, она, отстав, начала собирать облепленные грязью плащи и сумки. Алиар, не найдя слов —утешения, присоединилась к девушке, а потом обе они, навьючив на себя вымокшую поклажу, двинулись следом за Тайтэки, ожидавшей их в выведенной из-под древесных крон лодке.Переставшая всхлипывать Нитэки смотрела на подошедших женщин расширенными от страха глазами. Она держала мать за палец и не издала ни звука, пока Алиар и Кари складывали вещи на дно лодки, а потом занимали места на носу и на корме хлипкой посудины.Повинуясь жесту Тайтэки, Кари оттолкнулась от заросшего сочной травой берега и погрузила весло в воду. Никто из обитателей поселка не попытался остановить беглянок. Никто не обратил внимания на уплывающую в сторону моря лодку, и это ничуть не удивило супругу нанга кокуров. Тамган получил обожаемого наследника и едва ли вспомнит о ней, даже если Боги Покровители позволят ему пережить битву с сегванами и хамбасами. Что же касается соплеменников мужа, то коль скоро они и в лучшие времена не баловали ее своим вниманием, теперь им тем паче не до чужачки, так и не сумевшей оценить счастья, ниспосланного ей Великим Духом. Скорее всего люди, заметившие лодку, спускающуюся вниз по течению Бэругур, с признательностью поклонились Великой реке, уносящей от селения неблагодарную угрюмицу, вестницу беды и бывшую их служанку, углядев в этом доброе предзнаменование. Ну что ж, хорошо хоть чем-то беглянки смогли порадовать обитателей обреченного поселка…Первые три-четыре дождливых дня запечатлелись в памяти Эвриха так же смутно, как и время, проведенное в чреве кита-отшельника. Сначала, это он помнил твердо, льющаяся с неба пресная вода показалась ему подарком богов. Лежа на спине, он жадно ловил живительную влагу ртом, скинув пропитанные слизью лохмотья, нежился под струями дождя, и они, омыв его тело, утишили жжение и зуд, мучившие несчастного арранта чуть ли не больше жажды.Он лечился водой и сном до тех пор, пока не ощутил ужасающий, совершенно непереносимый голод, вселивший в него уверенность, что дела идут на лад. Ежели у недужного проснулся аппетит, значит, жить будет, решил Эврих и, доковыляв до мелководья, принялся отрывать от валунов двустворчатые ракушки-береговуш-ки. В вареном виде они представляли великолепную закуску и употреблялись в пищу всеми народами и племенами, живущими на берегах как южных, так и северных морей. Когда выбора нет, их можно есть и в сыром виде, что Эврих и сделал, после чего вновь выбрался на берег и заснул мертвым сном.Проснувшись от холода, он впервые подумал, что дождю пора бы уже прекратиться. После непродолжительных поисков ему удалось отыскать сухое местечко между двумя наклонившимися навстречу друг к другу базальтовыми глыбами, но даже здесь холод давал о себе знать, а для того, чтобы воплотить в жизнь мечту О весело потрескивающем, ласковом костре, у него было все еще слишком мало сил.Итак, он спал, пожирал огромное количество сырых моллюсков, снова спал и вновь отправлялся за ракушками, громко разговаривая сам с собой. Он, видимо, был на грани помешательства, но потом от холода, голода или по каким-то иным причинам в голове у него начало проясняться. И чем четче становились его мысли, тем менее завидным казалось нынешнее положение. Сон на холодном влажном песке превратился в сплошное мучение, а живот при виде скользких, воняющих водорослями моллюсков начинал протестующе урчать и болезненно сжиматься. Пока дождь не прекратится и на небе не покажутся солнце или звезды, Эврих не мог определить, куда занес его кит, и потому надумал двигаться по берегу моря в том направлении, где предположительно находился юг. Отыскав, брошенные было за ненадобностью лохмотья, он изготовил из них некое подобие набедренной повязки. Перерыв в очередной раз сумку, убедился, что кроме пенала с «маяком» Тилорна, раскисшими, слипшимися рукописями и мешочком с серебряными монетами в ней ничего нет, и отправился в путь, искренне жалея об оставленном в чреве кита обломке кинжала.Он шел то по песчаным, то по галечным пляжам, временами углубляясь в прибрежные рощи в поисках орехов, грибов, съедобных кореньев, ягод и каких-нибудь лечебных трав, но не мог отыскать ничего полезного и, что угнетало его значительно больше, нигде не находил никаких признаков человеческого жилья. Разглядев как-то с прибрежных холмов сквозь частую сеть дождя небольшое озерцо, аррант устремился к нему и набрел на заброшенный сад, в котором набрал кислых яблок и красных и мелких, но вполне съедобных слив После тщательных поисков обнаружил неподалеку от сада столь же запущенный огород, где разжился морковью и редиской, но от самого дома не осталось даже следа, и Эврих еще два дня шел по пустынному побережью, теряясь в догадках по поводу того, куда же забросила его судьба на этот раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146