Храм стоял на холме и низким, заслоненным колоннадой главным входом своим обращен был к юго-восточному склону Гангози — горе-великану, печально известной жуткими тварями, обитавшими в её недрах и нападавшими на рудокопов, прозванными жителями Исфатеи кротолюдами. На небольшой террасе перед входом Владыка города время от времени устраивал открытые моления, приглашая на них жрецов и смотрителей из других святилищ. В обычные же дни здесь играли босые и голые, вечно чумазые дети ремесленников, хижины которых облепили холм и упорно карабкались все выше по отрогам Гангози. Задний фасад храма выходил на рыночную площадь, где горожане продавали свои изделия заезжим купцам и жителям окрестных деревень, привозившим в Исфатею фрукты и овощи, мясо и рыбу, муку и мед. Здесь всегда толпился народ, было шумно и весело, особенно когда выступали циркачи, песельники и сказители, а по праздникам городские богатей учиняли для своих менее имущих соседей обильные пиры, неизменно сопровождавшиеся восхвалениями Небесного Отца — Дарителя Жизни, пением малопристойных куплетов, плясками, боем петухов, потешными бегами в мешках и прочими безыскусными забавами, до которых так охоч трудящийся люд.Невзирая на запреты, к задней стене святилища были пристроены всевозможные лавки, навесы, сараи и амбары. В общем, жители Исфатеи привыкли не замечать странности здания, которое более двух веков назад кто-то из предков Бергола стал, без каких-либо на то оснований, называть своим родовым храмом. Караванщиков и заезжих купцов, многое повидавших за свою беспокойную кочевую жизнь, святилище это тоже не особенно поражало, тем более что проникнуть в него было невозможно, а внешние формы здания изумляли разве что своей простотой. И все же, приближаясь к гигантскому, чуть приплюснутому кубу, Мгал всегда испытывал невольный трепет. Так было и на этот раз, когда в сопровождении Эмрика и Гиля он подошел к храму со стороны торговых рядов. Теперь, правда, у северянина были основания волноваться, и друзья полностью разделяли его тревоги и надежды.Несмотря на раннее утро, базарная площадь уже гудела, как растревоженный улей. Между прилавками, телегами, тентами и шатрами сновали мальчишки-рассыльные; хозяйки, пришедшие за снедью, придирчиво рылись в грудах серебристых рыбин, в разноцветных горах яблок, вань-ги, ранних арбузов, дынь и ференгов; подмастерье хлебопека, сторговавшись, выводил из рядов две телеги, груженные мешками с мукой. Землепашцы приценивались к плугам, лопатам и кучкам гвоздей. Прибывшие из Хануха караванщики в одинаковых полосатых халатах азартно спорили с продавцом тканей, присматривались к медным чайникам, сверкавшим как золотые, к ручным и ножным браслетам и более мелким изделиям из серебра — гордости исфатейских ювелиров. Из рук в руки переходили большие медные монеты — ганы, мелкие — полуганы и четвертушки; капельками ртути светились в заскорузлых ладонях серебряные лиды, кусочками солнца вспыхивали порой золотые солы. Но крупные сделки совершались не здесь. Богатые караванщики, чинные купчины, цеховые перекупщики и владельцы больших лавок и складов собирались в тенистых садах, рассаживались за резные деревянные столики у бассейнов и фонтанов, пили прохладительные напитки и легкие душистые вина, угощались засахаренными орехами, цукатами, истекающими соком фруктами — и тихими певучими голосами вели беседы о здоровье Владык, о семьях, видах на урожай, ценах на рынках в близлежащих городах и пограничных районах. Там купля и продажа совершались на пергаментах и листах толстой желтоватой бумаги, там не были слышны крики верблюдов, ржание тонгов и лошадей, прибаутки, ворчание, проклятия и смех базарного люда; не пахло горячей, бьющей через край жизнью: потом, дегтем, соленой рыбой, смолистыми досками и дымом от костров, на которых жарили для проголодавшихся продавцов и покупателей, для людей с белой, желтой, бронзовой и черной кожей — кто только не жил и не приезжал в Исфатею, — куски мяса с хрустящей на зубах корочкой, ломтики рыбы и дичь на вертелах, пекли круглые, размерами с чашку или с тележное колесо, лепешки, подогревали нагыр — страшной крепости напиток, благоухающий подобно торговцу пряностями. Оттого-то нередко и покидали купчины, перекупщики и владельцы цеховых лавок, считавшие деньги не монетами — мешками, свои роскошные покои и сады, и отправлялись на базар не для корысти, а так — для утехи души.Хорош был базар в Исфатее — богат, шумен, весел и ярок по-южному, и не проходили обычно мимо Мгал и его товарищи, оказавшись в городе, — и по делу заглядывали на него, и без дела, — подивиться чужим нравам и обычаям, послушать рассказы о делах минувших и дальних краях, о том, что делается в Исфатее и окрестностях. Однако в этот раз они не прислушивались к чужим разговорам, не обращали внимания на товары, лежавшие на земле, на повозках, лотках и прилавках, развешенные на столбах, оглоблях телег и над входами в шатры. Как аромат цветка влечет к себе пчелу, так притягивал их к себе храм Дарителя Жизни.Протискиваясь и проталкиваясь, отругиваясь и отшучиваясь, достигли они наконец его задней стены и по узкой отмостке начали пробираться к главному фасаду, где находился парадный, он же и единственный, вход в святилище. Вход, двери которого должна была открыть перед ними монета с изображением Маронды, висевшая на шее Мгала.Как и следовало ожидать, на террасе перед храмом ещё никого не было. Редкие прохожие, спешившие на базар по улочке у подножия террасы, посматривали на Мгала и его товарищей без интереса, — мало ли любопытных приходит взглянуть на родовое святилище Амаргеев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174